Вдруг Граф специально ему проиграл?

А Эдин ведь тогда почувствовал себя совершенно по-особенному, словно крылья выросли. И его сразу осенило, как выстроить для себя следующую партию… вторую выигранную им партию.

А первую?.. Первая вроде была обычной, без «крыльев»… поначалу — без.

Когда они с Графом в этот день сели за шахматный стол, тот сразу спросил — такой уж человек, насквозь видит всё и всех:

— Что тебя тревожит?

И Эдин сказал, как есть.

— Граф, прошу, не сердитесь, но мне тут подумалось, а не нарочно ли вы мне проиграли тогда?

Сказал, и сразу почувствовал, как щеки налились жаром. Ждал, волнуясь, что старик ответит. А тот не спешил, смерил Эдина долгим взглядом исподлобья.

— Когда тебе пришла в голову эта мудрая мысль?

— Сегодня утром. Так что же, Граф?..

— Мальчик мой, — Граф вздохнул, — ну конечно, нет. Я всегда играю честно. Ты выиграл. Причем ты по-настоящему изумил меня, когда выиграл второй раз. Второй раз я совершенно не собирался тебе уступать. Что ж, приступим? Мои светлые.

В этот раз у них опять получилась «ничья». А выиграл Эдин лишь два дня спустя. Он хотел этого настолько, что ни о чем не мог думать, только об игре. Даже поссорился с Аллиель, которой надоел его отрешенный взгляд и ответы невпопад. А в один прекрасный момент махнул на всё рукой — ну, нет так нет! И сразу выиграл. Причем поразился, как это получилось легко, он как будто угадывал наперед все ходы Графа.

— Молодец, — уронил граф, улыбаясь своей еле заметной довольной улыбкой, которая иной раз была больше слышна, чем видна, — а чтобы тебя снова не начали мучить сомнения, даю тебе слово чести, слово Кана — я не подыгрывал.

— Спасибо, Граф, — Эдин был счастлив.

Для счастья ведь, на самом деле, иной раз так немного нужно.

Дни шли один за другим, как им и положено, а если оглянуться назад, лучше сказать — бежали, нет — летели. В Развалинах отпраздновали Новый Год, с пирогами, подогретым вином и медовым сбитнем, с горой жареного мяса, с большим костром, который горел во дворе весь день, и, конечно, с музыкой и танцами. Музыка была своя — сыновья Меридиты играли на дудках, и получалось у них очень ладно. А уж плясали, конечно, все, даже Граф разок вышел в круг — примета такая, хоть немного, насколько сил хватит, а нужно сплясать в такой праздник.

На Новый Год еще все ходят в гости, но в Развалинах веселились только свои — гостей не ждали, а нежданные не завернули на огонек. Барон Корренжи в знак внимания прислал бочонок вина, телегу дров и кабанью тушу, все пригодилось как нельзя лучше: вино выпили, причем Граф сам поднял чашу за здоровье барона, мясо съели, а дрова пошли в праздничный костер.

И где-то теперь цирк Бика, у какого новогоднего костра рокочет бубен хозяина, танцует Милда, показывает свои немудреные трюки медведь Вудуду? Эдин по ним скучал. Хоть бы ненадолго свидеться…

В Вердене, конечно, развернулась большая ярмарка, Эдин с Якобом и Аллиель ездили туда верхом. Было весело. Они купили несколько поленьев и бросили их в огромный праздничный костер на площади, потом зашли в храм, зажгли светильник на алтаре. В храме по поводу праздника было людно. Эдин поискал глазами старуху-нищенку — не нашел.

И цирк в Верден приехал, как же иначе, стоял на рыночной площади напротив праздничного костра — большой, богатый, незнакомый. Яркий разноцветный шатер из желтых, зеленых и красных полотнищ издалека был виден, так и притягивал взгляд — мимо не пройдешь.

— Якоб, мы ведь зайдем? — сразу загорелась Аллиель, — ну, пожалуйста!

У шатра как раз зазывала был в бубен, крича, что представление начнется вот-вот. Когда-то и Эдин этим занимался, и Дик, а вообще, они с братьями-акробатами часто тянули жребий, кто будет зазывать сегодня, а кто-завтра…

— Почему бы нет, леди, — согласился Якоб. — По виду, так цирк должен быть неплох.

Странно Эдину было сидеть в цирке зрителем. И почему-то сердце билось чаще от этого своего, привычного, на которое теперь можно было смотреть со стороны. Соскучился?..

Он и смотрел не так, как другие зрители, потому что многое сам умел и прекрасно знал, в каком месте начинает опасно ходить под ногой туго натянутый канат, как нужно правильно раскачать трапецию. Он будто сам это переживал — совсем не то, как если бы просто смотреть.

Как зрители смотрят — это отдельный разговор. Бывает, красивый пустяк принимают грохотом аплодисментов, а когда за этим идет что-то на самом деле затейливое, трудное — жалкие хлопки от тех, кто понимает. А понимает мало-мальски лишь тот, кому самому приходится не только посиживать в кресле, гоняя слуг с поручениями. Смешнее всего, когда какая-нибудь богато разряженная леди на все, что ей ни покажи, лишь снисходительно кивает, лучась самодовольством, а заставь её саму пройти не по канату даже, а по широкой доске, невысоко поднятой — будет визжать, хвататься за что попало и звать на помощь…

Аллиель оказалась замечательным зрителем, то и дело восхищенно ахала и хлопала в ладоши. И когда ученая собака складывала и вычитала в пределах двадцати, и когда огромный чернобородый детина ловко кидал ножи в цель. Хотя почему-то здешний метатель человека у цели не поставил. А зря, успех был бы много больший. Что касается собаки — все просто, собака, конечно, считать не умела, просто дрессировщик щелкал чем-то в кармане. И таем он не был, иначе ни к чему щелкать, просто мысленно давал бы собаке команды лаять. Эдин щелчков, как и зрители, не слышал, он понял это, потому что услышал собаку — изнутри услышал, как тай. И еще подумал — может, раздобыть смышленого пса и тоже сделать такой номер? И почему только раньше не догадался?

Потом на круг вышел здоровяк в зеленом костюме, рыжий, бородатый и почти квадратный, с тремя огромными литыми гирями, которые поставил в ряд и предложил желающим попробовать сдвинуть или хотя бы качнуть. Желающие, разумеется, нашлись и не преуспели, после чего сам рыжий принялся жонглировать гирями, словно они были, по меньшей мере, деревянными. Вглядевшись в лицо рыжего, Эдин чуть не подскочил. Он его помнил, это был знакомец мамы, навещал её когда-то в цирке Бика.

Когда номер силача закончился, на круг выбежали танцовщицы в длинных оборчатых юбках, а Эдин тихонько встал, радуясь, что сидел на скамье с краю — можно незаметно уйти.

Он обошел ряды зрителей и нырнул за кулису, никто не остановил. С одной стороны здесь было множество закутков, отгороженных пестрыми, латаными тканевыми ширмами, так же, как в любом цирке, и если бы рыжий нырнул в этот тесный лабиринт, искать его было бы непросто. Но Эдину повезло, рыжий просто сидел на табурете недалеко от выхода и не спеша пил что-то из чашки. Эдин подошел. Силач взглянул на него, особенно не удивляясь, этак вскользь и сквозь.

— Да, сударь.

— Прости, имени твоего не знаю. Ты помнишь Виолику? Из цирка Бика?