– Кто хочет кусочек закона?

И все до единого повернулись и посмотрели на Фарух-Лейн.

Та не стала ждать.

Она побежала.

Диклан знал, что Аврора Линч была сном, но никому не сказал об этом.

В конце концов, это был секрет, а он умел обращаться с секретами. Это к тому же было ложью – поскольку Ниалл ожидал, что они поверят, будто она настоящая, – но Диклан знал, как обращаться с ложью.

Эту тайну было хранить немного тяжелее, чем остальные секреты и неправды Диклана.

Не тяжелее.

Тоскливее.

Аврора заснула не сразу после смерти Ниалла. А должна была. В день его гибели заснули коровы. И кошка. И семейство зябликов, гнездившееся возле фермы. Кофеварка, которая никогда не остывала, теоретически тоже могла быть живой, потому что остановилась, в то время как остальные сонные приборы продолжали работать. Все существа, которые приснил Ниалл, заснули через несколько секунд после его смерти… кроме Авроры.

Это произошло в среду. Диклан это помнил, потому что много лет считал среду днем плохих новостей. Возможно, он и до сих пор так думал. Он ничего не планировал на среду, если только мог. Магическое мышление, да… но, тем не менее, казалось, что середина недели всё портит.

В четверг Аврора еще бодрствовала. Ну, как бодрствовала. Не спала. Она провела без сна всю ночь и беспокойно ходила туда-сюда, как животное, предчувствующее стихийное бедствие. Диклан знал, что она не спит, потому что и сам не спал. В четверг братья Линч еще не стали сиротами.

В пятницу Ронан, с мертвыми глазами, повел Мэтью погулять в поле, оставив Диклана одного в тихом доме с сонным существом по имени Аврора Линч. Диклан испытал облегчение. Ему было невыносимо смотреть на Ронана. Что-то смрадное и темное угнездилось в душе Ронана в ту минуту, когда он обнаружил труп отца; как будто оно пробудилось, когда остальное заснуло. И до сих пор это было самым пугающим во всей ситуации. Доказательством, что жизнь никогда уже не станет прежней.

Аврора в пятницу была заторможенной. Рассеянной. Она начинала куда-то двигаться, а потом ее отвлекали вещи, на которые в норме она не обратила бы внимания. Зеркала. Раковины. Стекло. Аврора шарахалась от металла, внезапно тревожилась, когда чуть не касалась дверной ручки или крана, и снова впадала в транс.

Диклан нашел ее, когда она возилась в кладовке в коридоре. Аврора перекладывала туда-сюда три пальто и тяжело дышала, словно ей не хватало воздуха. Глаза у нее были остекленевшие, полуприкрытые. Он несколько долгих минут наблюдал за матерью, и страх леденил его сердце. Страх и предчувствие.

К тому времени Диклан уверился, что он – единственный в доме, кто знает правду о ней. Единственный, кто знает, что будет дальше.

Ах, Ронан, ах, Мэтью. Братья Линч. Они и не думали, что их ждет новая беда.

Аврора в конце концов заметила его и переключилась с пальто к него.

– Диклан, – сказала она. – Я хотела погулять. Хотела найти…

Он стоял без движения, выпрямившись, когда она обняла его – крепко, хаотично, зарывшись лицом ему в волосы. Диклан почувствовал, что Аврора пошатывается. Он слышал, как бьется ее сердце. Или дело было в нем. Может быть, это он качался. Может быть, это билось его сердце. Может быть, у Авроры вообще не было сердца. У снов нет правил.

Диклан подумал, что останется один, и не будет никого, кроме жутко изменившегося Ронана, кроме Мэтью, чья жизнь зависела от среднего брата… а где-то рядом будет то, что убивает Линчей.

– Завещание в кедровой шкатулке в спальне, в шкафу, – сказала ему в волосы Аврора.

Диклан закрыл глаза. И прошептал:

– Я его ненавижу.

– Мой бесстрашный Диклан, – сказала Аврора, а потом мягко осела на пол.

Сироты Линч.

И теперь Диклан наблюдал за Ронаном, который смотрел на портрет женщины, очень, очень напоминавшей Аврору Линч. Он назывался «Темная леди», и именно за ним Диклан явился на Волшебный базар.

На картине была женщина с золотыми волосами, собранными на уровне подбородка. Она стояла в особой, немного детской манере, выставив вперед голову и шею и с непокорным видом уперев руки в бедра. На ней было полупрозрачное фиолетово-голубое платье, на плечи наброшен мужской пиджак, как будто от холода. Она повернулась, глядя на зрителя, но выражение ее лица трудно было разгадать, потому что глаза скрывались в глубокой тени. На картине преобладали черные, синие, коричневые и серые оттенки, сам по себе образ насыщало желание – зрители, возможно, считали это эффектом от хорошего произведения искусства, но Диклан знал, что это часть сонной магии. Картина была подписана знакомым почерком.

«Ниалл Линч».

– Это папино, – сказал Диклан.

– Блин, я вижу, – Ронан, казалось, был в гневе, хотя это мало что говорило о чувствах, которые он на самом деле испытывал.

Все эмоции, кроме радости, у Ронана обычно выражались как гнев.

– Ты за ней и приехал? А я думал, ты не питаешь теплых чувств к папиным вещам.

Диклан и не питал – но эту картину он хотел.

Она была ему нужна.

Много лет она находилась в частной коллекции в Бостоне – ее продали Колину Гринмантлу, бесчестному собирателю, который в конце концов распорядился убить их отца. Несколько месяцев назад Гринмантл погиб сам – при столь же загадочных обстоятельствах – и дилер, который знал его и Ниалла, связался с Дикланом. Он предложил ему ключ к странной коллекции Гринмантла.

«Возьми что хочешь из отцовских вещей, прежде чем я их продам, – сказал он. – Ты это заслужил своей кровью».

Щедрое предложение. Очень щедрое. Щедрость в масштабе десятков тысяч долларов.

«Не хочу», – ответил Диклан.

Он собирался залечь на дно. Стать невидимкой. Притвориться, что ничего такого в его жизни не было.

«Не хочу» – и, сказав это, он понял, что солгал.

Но кем был Диклан Линч, если не лжецом?

– Легендарная штука, – сказал Диклан Ронану, который рассматривал картину – одну из нескольких, прислоненных к стенам временного киоска.

По слухам, она сводила людей с ума. Пока Ронан громил спальню в гарвардском общежитии, Диклан изучал то, что осталось от коллекции Гринмантла. Он обнаружил, что вскоре после смерти Гринмантла «Темную леди» продали, а затем она сменила десятки хозяев – никто не держал ее у себя дольше пары недель. И вот картину вновь выставили на продажу, на сей раз на Волшебном базаре в Вашингтоне.

Похоже, это была судьба.

– Я куплю ее, если денег хватит, – сказал Диклан.

Братья Линч были богаты, но условно. Ниалл оставил каждому из них недвижимость – Амбары любимому сыну, пустое поле в Северной Ирландии любимому сыну Авроры и стерильно чистый дом в Александрии оставшемуся отпрыску. А еще – деньги, которые позволили бы им жить с комфортом большую часть жизни, если не тратить слишком часто и много на покупку машин, пребывание в больнице и приобретение сверхъестественных картин.