Запыленная дверь дормеза императрицы вдруг приоткрылась, и оттуда высунулась голова графа де Сегюра, который сегодня удостоился чести составить компанию Екатерине и побыть при ней в должности дорожного собеседника:

— Monsieur le capitaine, l'impératrice m'a demandé de donner le gouverneur de Koursk s'attendre Sa Majesté pour le déjeuner d'aujourd'hui, et que Sa Majesté n'a pas délibérément fin![13]

Резанов склонился в вежливом поклоне, скорее, более для того, чтобы скрыть свое раздражение, нежели из почтения, и ответил нарочито громким голосом в надежде, что его слова достигнут также и державных ушей:

— Bien sûr, monsieur le comte, dire al Sa Majesté que nous quitter dans cinq minutes![14]

Де Сегюр отвернулся от Резанова, как будто обсуждая с кем-то полученную информацию, а затем, ни слова более не говоря и даже не обернувшись, скрылся в дормезе, захлопнув за собой дверцу кареты.

«Хороши французские манеры!» — Резанов был взбешен. И больше всего он был взбешен на самого себя. За то, что он — дурак, холоп, пыль — посмел надеяться, что в результате своих подвигов будет замечен и выделен из многотысячной толпы других! Да как он мог, в самом деле?!

Теперь, когда его таким обидным образом поставили на место, Резанову и в самом деле стало казаться, что все его мечтания не имели под собой никакой почвы. Николя попытался взять себя в руки, развернулся и окинул взглядом двор. Свежих коренных пристегнули к дышлу императорского дормеза, осталось только добавить пристяжных, которых дворня пристраивала с двух сторон к повозке. Всем остальным экипажам с более легкой упряжью лошадей уже заменили. Поезд был готов к отправлению. Резанов одним махом вскочил в седло.

— По коням! — скомандовал он негромким голосом, и команда его, на все лады многократно повторенная сержантами и есаулами, понеслась по рядам верховавшихся гвардейцев и казаков.

Меньше чем через пять минут гигантский экипаж Екатерины тронулся с места, а за ним потянулись и все остальные повозки царственного каравана. Надвинув шляпу на глаза, Николя всадил шпоры в бока расслабившегося было жеребца и пулей вылетел со двора. Казалось, что лошадиный галоп, к которому он стал уже привыкать за последние пару недель, был единственным состоянием, когда он мог привести в порядок свои лихорадочно скачущие под стук копыт мысли.

Уже смеркалось, когда поезд императрицы въехал на мощеную центральную улицу губернского города Курска. Несмотря на поздний час, улица была запружена праздным людом, огласившим воздух криками ликования. Но царская кавалькада, не задерживаясь и даже не снижая скорости, прогрохотала прямиком к дому губернатора. Там, на ступенях довольно внушительного дома, застыв в почтительном ожидании, уже давно выстроилась вся знать города. Кавалергарды оцепили площадь. Лейб-гвардейцы Резанова спешились и выстроились в линию по обеим сторонам красной ковровой дорожки, ведущей от ступеней дворцовой лестницы к предполагаемому месту остановки царской кареты.

Величаво покачиваясь на своих гигантских рессорах, под хлопки кнутов разгоряченных ездой кучеров дормез остановился в точно предназначенном для него месте. Лакеи приставили обитые красным бархатом ступеньки. Наконец дверца кареты распахнулась. Площадь погрузилась в молчание. Измайловские гвардейцы взяли на караул. Николя на правах капитана личной охраны императрицы сделал шаг вперед и протянул руку.

Из кареты сначала выскочил граф де Сегюр, затем вылез Державин… А за ними — Николя так и застыл с протянутой рукой — на землю спрыгнул разрумянившийся то ли от долгой езды, то ли от чувства собственного величия Платон Зубов.

Первые доли секунды Резанов его даже не признал. На Платоне красовался новый темно-синий мундир флигель-адьютанта. От золоченых эполет гроздями свешивались блестящие аксельбанты. Белые рейтузы, обтягивавшие стройные ноги Платона, были заправлены в черные ботфорты. Зубов развернулся, картинно припал на одно колено и выставил руку, грузно опершись на которую на ступеньки шагнула императрица.

Площадь в ту же секунду огласилась восторженными криками. Все пришло в движение. Генерал-губернатор с традиционным караваем хлеба с солью, окруженный дворянством и знатными людьми города, склонился в глубоком поклоне. Над Курском поплыл церковный перезвон. Казалось, народному ликованию не будет конца. Екатерина, опираясь на руку Платона с одной стороны и де Сегюра — с другой, тяжело спустилась со ступенек лестницы и величаво поплыла в сторону губернаторского дворца.

Резанов ничего не видел и не слышал. Ему казалось, что он вновь находится в каком-то фантасмагорическом бреду. Кровь пульсировала у него в ушах, перед глазами плыли разноцветные круги. Все напряжение последних двух недель, весь адреналин, который бурлил в его крови и который поддерживал его все эти дни, вдруг, как воздух из лопнувшего пузыря, стал оставлять его. Наверное, Николя потерял бы сознание, если бы не ощутил резкий тычок под ребра.

— Резанов! Николай Петрович! Николя, да что с вами, милейший, на вас лица нет! — Над Резановым возвышалась долговязая фигура Державина. — Возьмите себя в руки, капитан! Я просил, чтобы квартирмейстер разместил нас в одном доме. Там и встретимся после приема у губернатора.

На Николя смотрели черные, как смоль, все понимающие и все видящие восточные глаза придворного российского поэта. И уже более тихим голосом на правах старого друга семьи Державин добавил:

— Я давненько искал случая поговорить с тобой, сынок. Да все было как-то недосуг. Так что теперича все и обсудим. И разговор у нас будет сурьезный!

И более не говоря ни слова, Державин, сам в парадном мундире, увешанном звездами и крестами многочисленных наград, пустился догонять царственную процессию.

Вне времени. Дворец лорда Протектора

Лорд Протектор пытался сосредоточиться на том, что он делает, но у него это плохо получалось. Мысли его были безнадежно заняты другим. Золоченые маникюрные ножницы, которыми он подстригал миниатюрную травку в миниатюрном японском садике, разбитом в плоской нефритовой вазе, все чаще зависали в воздухе, будто повторяя задумчивость своего хозяина.

За спиной лорда в почтительном молчании стоял Найджел. Не поворачиваясь к нему и не отвлекаясь от работы, лорд Протектор наконец произнес то, что, по-видимому, не давало ему покоя:

— Ну что ж, значит, эту партию мы проиграли…

— Ну почему же, Мастер? Не совсем, — попытался как-то поправить настроение хозяина верный Найджел. — Ведь нам удалось найти микрокамеру и доказательство… э-э-э… постороннего присутствия.