– «Большой Т.» это мой брат, малышка. Старший – поэтому Большой, – ответила тогда она.

– А как его зовут? – не отставала я, обрадованная, что где-то в этом мире у меня есть дядя.

– Тото, – слишком быстро отозвалась мама.

Мне тогда показалось, что имя это слишком глупое и смешное, чтобы моего дядю и впрямь так звали. Больше было похоже, что это просто первое имя на «Т», пришедшее маме на ум.

А спустя еще какое-то время я случайно обмолвилась об этом своем «дядюшке» при отце.

– Дядюшка? – изумился он. – Но у тебя ведь нет никакого дядюшки, Лиди.

Отец перевел вопросительный взгляд на маму, а та смешалась, отвела глаза и поспешно вышла из комнаты. Отец же, отложив бумаги, что разбирал до этого, подхватил меня на руки и усадил к себе на колено:

– Мама, должно быть, пошутила, Лиди – у тебя никогда не было никакого дяди. Иначе я бы знал, – после этого папа поддел кончик моего носа и весело мне подмигнул.

А чуть позже у меня появилась возможность убедиться, что мама действительно пошутила: мы уезжали на несколько месяцев во Флоренцию, которая тогда была столицей Итальянского королевства, и родители оформляли целую кипу документов, чтобы нас пропустили через границу.

В одной из бумаг следовало указать всех родственников. Я тогда и узнала, что у меня есть двоюродный дедушка и троюродная тетя, живущие в Лионе, но никакого дядюшки со стороны мамы действительно не было.

Для меня очевидным стало, что мама отчего-то скрывает правду о том, кто подарил ей эту брошь, которую, кстати, она очень любила и носила чаще других украшений. Почему-то ей было удобнее выдумать какого-то своего брата, чем называть имя того человека. Я много думала об этом когда-то, но сейчас уже перестала: вокруг моих родителей столько тайн, что можно лишь предполагать, кто этот таинственный «Большой Т.». Однако гадать при полном отсутствии фактов, как я уже говорила, я не люблю.

Однако озвучить хотя бы часть своих мыслей Натали я просто не успела – подруга вдруг похлопала меня по плечу, понижая голос до шепота:

– Лиди! Кажется, кто-то сюда идет…

Я прислушалась: и правда в кромешной тишине отчетливо слышался стук каблуков о каменную плитку. Отчего-то первая моя мысль была, что это Ильицкий, и, не желая встречаться с ним, я взяла за руку Натали и потянула ее за собой – в пышные заросли сирени.

Но я ошиблась.

Не прошло и полминуты, как у фонтана показалась Лизавета Тихоновна – закутанная в свой светлый плащ, очень сосредоточенная и собранная. Она, похоже, и мысли не допускала, что кто-то может за ней наблюдать. Подойдя к воротам, она вынула из кармана плаща целую связку ключей и, позвякивая, принялась отпирать замок. Действовала она так скоро и обыденно, будто это была дверь в чулан, а не в заброшенную часть парка…

* * *

– Это моя мачеха, – прошептала Натали, наблюдая за дамой в белом сквозь ветви сирени. – Лиди, должно быть, и тогда ночью мы видели ее. Плащ тот же самый! Знать бы, куда она ходит…

– Можно просто пойти за ней, – ответила я тоже шепотом.

Я сказала это легко, как что-то очевидное, но Натали посмотрела на меня с суеверным ужасом в глазах:

– Ты что?! – зашептала она в страхе. – Даже не думай об этом – вдруг она заметит тебя.

– И что она сделает? Нашлет на меня порчу? – не смогла я удержаться от ехидства. А у самой все больше и больше зрела озорная мысль.

– Нельзя шутить такими вещами, – помолчав, ответила Натали, – вдруг она и правда ведьма? Я даже не удивлюсь, если это так…

Глядя, как она боязливо вжимает голову в плечи, я решила, что довольно для Натали на сегодня впечатлений.

– Тогда нам лучше вернуться в дом. Подождем, когда она скроется из виду, и уйдем.

– Если мы уйдем, то никогда не узнаем, что там, за воротами, – помолчав, продолжала размышлять вслух Натали. – К тому же можно лишь издалека посмотреть, куда она идет. Одним глазочком.

Я действительно не могла понять, чего так боится Натали. Всерьез опасаться порчи или какого-то колдовства я не считала разумным, а сама по себе Лизавета Тихоновна едва ли могла представлять опасность. Должно быть, мне просто хотелось понять мачеху Натали: действительно ли та при всей своей внешней вменяемости может ходить ночью в заброшенный парк только для того, чтобы собрать какие-то травы? Наверное, если бы я застала ее в парке с любовником, то все сразу встало бы на свои места. Вот потому-то, что я слишком люблю прядок и определенность, я дождалась, когда Эйвазова прикроет за собой створку ворот, не запирая их, однако, и поднялась из-за кустов. Крепко взяла Натали за руку. Скомандовала:

– Пошли!

Натали молча мне подчинилась.

Парк по ту сторону ворот выглядел мертвым. Ветвистые сосны разрослись здесь столь густо, что наглухо прятали усыпанную гранитной крошкой дорогу в своей тени. Казалось, и в самый солнечный день здесь мрачно и сыро, и даже птицы не желают посещать это место. Тяжелая здесь была атмосфера и гнетущая.

Однако изредка вдоль дорожки встречались скамейки, занесенные грязью и прошлогодней листвой, а рядом с ними высились статуи нимф и богинь – такие же по стилю, как и статуи в «жилой» части парка. Выходит, заброшенным этот участок был не всегда. Кто и зачем заперт ворота? И что здесь могло случиться столь страшного, что их вообще решили запереть?

Каждый звук в этом «коридоре» из сосен становился гулким и отчетливым, потому я старалась ступать едва слышно, и еще крепче сжимала руку Натали, как будто умоляя ее не вздыхать так оглушительно громко. Если Эйвазова вдруг почувствует что-то и обернется, сцена выйдет, мягко говоря, неловкая…

Но фигура Лизаветы величаво и неспешно, словно белое привидение, плыла впереди, не делая попыток обернуться или прислушаться. Лишь раз она остановилась. В ту же секунду мы с Натали ахнули, готовые быть застигнутыми, а я лихорадочно начала выдумывать ложь о том, что мы-де увидели, что ворота открыты, и решили прогуляться…

Однако ложь не понадобилась. Лизавета всего лишь поудобнее подхватила свои юбки и полы плаща и начала спускаться под откос дороги. А вскоре скрылась меж ветвей сосен.

– Лиди, я прошу тебя, давай вернемся… – простонала моя подруга.

– Все будет хорошо, – успокаивала я ее. Однако с места не двигалась.

Мне не давала покоя мысль, что Лизавета все же заметила нас – замыслила что-то недоброе и, притаившись в тени сосен, подпускает нас поближе, чтобы… Нет, полный бред! Но многолетнее общение с Платоном Алексеевичем крепко вбило в мою голову правило, что всегда лучше перестраховаться, чем потом горько жалеть о своей самонадеянности.

Подойдя к месту, где недавно еще стояла Лизавета Тихоновна, я отпустила руку Натали и велела:

– Постой здесь. Если я закричу, или ты почувствуешь что-то не то – немедля беги в дом да позови кого-нибудь.