Захожу по пояс – и с очередной волной уже не стою на месте, а подпрыгиваю и болтаюсь на воде, словно буек, улыбаясь при этом своей забаве, как ребенок.

Заплывать далеко страшно, да и спасатели, думаю, не позволят: они, итак, периодически свистят и напоминают желающим экстрима, что океан сегодня не в настроении.

Через пару минут замечаю вынырнувшего рядом Никиту. Резким движением головы он закидывает длинную челку назад и прищурившись смотрит на меня.

– Сегодня нырять будем?

От напоминания о прошлом погружении, вернее о том, что случилось позже, вода в Атлантическом океане заметно теплеет, а щеки вспыхивают. Похоже, мое «нет» не воспринялось серьезно и на меня объявлена большая охота.

Беру себя в руки и вступаю в навязанную игру.

– Ты же сказал холодно! Я вообще думала, что ты на берегу останешься.

– Ты же меня согреешь!

Хлопаю ресницами от неожиданного утверждения и лепечу:

– С какой радости?!

– Ты добрая!

С волнующими разговорами я совсем не замечаю приближающуюся волну. Лишь в последний момент, обернувшись и увидев ее, я ошарашенно застываю, ожидая участи быть погребенной в ее недрах вместо того, чтобы попытаться подпрыгнуть и не позволить себя накрыть и утянуть под воду, но неожиданно чьи-то руки выталкивают мое тело вверх, и я благополучно остаюсь болтаться на поверхности воды. Через несколько мгновений Никита выныривает рядом, и я понимаю: это сделал он, но язык не поворачивается сказать «спасибо», может, потому что парень уже тянет к себе, а у меня от пережитого шока нет сил сопротивляться.

От прикосновения к его коже я вздрагиваю. Все слишком интимно и возбуждающе, а я так ведома им. Собираюсь с духом, чтобы возмутиться и потребовать отпустить меня, даже пытаюсь упереться ладонями в его плечи, чтобы увеличить расстояние между нами, но новая волна смывает мои планы: я опять лечу вверх и балансирую на поверхности, а ихтиандр остается под водой и лишь потом выныривает.

– Никита… – начинаю я, снова оказываясь в тисках его рук.

– Не парься. Просто получай удовольствие.

Легко сказать: не парься?! И пусть в прикосновении парня на первый взгляд нет сексуального подтекста, но мое тело слишком чувствительно и воспринимает нашу близость совсем иначе.

Попрыгав на волнах еще минут пять, я все-таки освобождаюсь и, не смотря в его лицо, кидаю:

– Я на берег.

– Уже?!

– Замерзла!

– Ты же сказала тепло.

Понимаю: моя отмазка не работает, но другой у меня нет, и я, оставив его реплику без ответа, по-прежнему целеустремленно направляюсь к берегу. Однако выходить из волнующегося океана даже сложнее, чем входить в него, и от первого же неожиданного удара стихии я падаю и была бы утянута назад, если бы руки Никиты не подхватили меня. Вот как он так вечно оказывается в нужный момент в нужном месте?! Невероятно. Бурчу «спасибо», хочу отстраниться от него, но он крепко держит меня и не дает вырваться. Взгляд, которым он награждает, вместо слов говорит: «не дури», и я в кои-то веки слушаюсь и ощущаю необходимую поддержку каждый раз, когда волна сначала пытается выбить почву из-под ног, а потом утащить в свои глубины.

Едва оказываемся на берегу, как меня охватывает дрожь. Мокрый купальник, мокрая кожа и пронизывающий ветер... Не слишком приятные ощущения. Инстинктивно обхватываю озябшие плечи руками и пытаюсь не дрожать. Никита, заметив это, тут же протягивает мне свое полотенце, но я мотаю головой.

– Не надо.

Если я растяпа не подумала об этом, то он не должен страдать из-за моей оплошности. Холодно не только мне.

Однако упрямый парень раскрывает махровое спасение и укутывает меня в него, несмотря на мое сопротивление.

Кутаюсь в согревающую ткань до подбородка и замечаю, как на смуглой коже Никиты проступают белые точки – мурашки. Ему холодно, а мне стыдно, что я причина этого. Делаю пару шагов, разделяющих нас, и совершаю настоящее безумство: раскрываю махровые объятья и приглашаю к себе. Секунду он смотрит в мои глаза, во вторую уже делает последний разделяющий нас шаг, в третью я оборачиваю его тканью.

Греться в одном полотенце, чувствуя кожей крепкое тело красавчика, взгляд, с любопытством скользящий по моему лицу... Это даже не шутливые объятья в океане! Это удовольствие и ад в одном флаконе, которые я сама себе устроила, и я дрожу от накрывающих ощущений.

Через какое-то время рука Никиты скользит по моей талии и притягивает к себе еще ближе. Хотя до этого я думала: ближе уже не бывает. От неожиданности и интимности происходящего я забываю, что человеку необходимо дышать, и испуганно упираюсь взглядом в его грудь.

– Ты так дрожишь... Я просто обязан согреть тебя своим телом, – поясняет он.

Сглатываю, по-прежнему пялюсь на него и молчу. Хорошо хоть вдохнуть получилось.

– Расслабься.

Краснею. Мне кажется, все на пляже наблюдают за моим искусным соблазнением, в которое я позволила себя втянуть, и я желаю только одного – провалиться сквозь землю. Ведь я даже выпутаться из полотенца не могу. Все пути отступления я лично передала в руки Никиты.

– Пойдем домой, – отчаянно шевелю губами.

– Ты же не согрелась.

– Согрелась, – вру я.

К моему удивлению парень раскрывает руки и выпускает из клетки, в которую я сама себя заключила.

Хватаю сарафан, с трудом натягиваю на мокрое тело и, подхватив сланцы, направляюсь к дому, покидая самые протяженные в Европе песчаные дюны и незабываемый Бискайский залив.

– Ты почему еще не одета?!

Вздрагиваю от его голоса и удивленно вскидываю глаза.

– Пойдем ужинать.

– Разве мы договаривались?

Извечная ухмылка.

– Разве мы не ужинаем каждый вечер?!

– Ужинаем, но не всегда выходя из дома!

– Сегодня пойдем в ресторан.

Пока я думаю, что ответить, он продолжает:

– Французы умеют хорошо готовить.

– Может…

Он не дает мне договорить.

– А как же лягушачьи лапки?

Морщусь, а парень добавляет:

– Ты же любительница попробовать национальные блюда.

– Не до такой степени.

Усмехается:

– У тебя пятнадцать минут, чтобы собраться.

– А если не уложусь?! – возмущаюсь от его раздражающей манеры командовать.

– Тогда я съем тебя! Я жутко голодный.

Понимаю – это всего-навсего шутка, но краснею от его фразы под прицелом пристального взгляда. В каждой шутке есть доля правды, и слово «съем» в интерпретации Никиты может иметь совсем не буквальное значение.