«Почему ситхи не могли упасть сюда?»

Но ведь ситхи оказались в настолько же безвыходной ситуации. И спасла их она, спасая саму себя и от них, и от старейшин. Корсин оказался прав. «Мы все делаем то, что до́лжно».

Вот они сейчас и делали то, что до́лжно. Адари смотрела на Нинка. Ящер умирал от истощения. Раздвоенные лапы чуть дергались, когда их нежно касался прибой. Она не сможет просто похоронить его – им нужен труп. Уваки были вещью, необходимой для выживания. Иногда одноразовой.

Кешири стали для ситхов тем же.

Адари наблюдала за людьми, молча трудящимися на проклятом острове. Они не надеялись протянуть и года. А если их разыщут, то не для того, чтобы спасти.

Может, ситхи Корсина думают о том же. Может, сказки оказались правдой. Может, настоящие Дети Небес, истинные Защитники из легенд, охотятся где-то там на ситхов.

Она не верила в это.

Она уже вообще ни во что не верила.

Сиела очнулась на плите в одной из своих старых больничных палат. Здесь правил холодный мрамор – и для трупов в морге, и для пациентов в палатах.

Она попробовала сдвинуться с места. Все было в порядке, кроме ног. Ей понадобилось меньше минуты, чтобы прийти в себя и вспомнить о том, что произошло. Промелькнули какие-то секунды после того, как она увидела Ниду и в комнату ворвался Глойд. Гоук часто хвастался, что его убийца вряд ли сможет отпраздновать свою победу. И это, как оказалось, было не простым бахвальством. Загнанный Сиелой и ее бойцами в угол, Глойд активировал протонный детонатор. Где он прятал его все эти годы, осталось загадкой. В рукаве носил? Маленькая страховка гоука обрушила на них потолок.

С помощью Силы Сиела смогла выбраться из-под завала, придавившего ее голени. Но ничто теперь не сможет поставить ее на ноги. И необязательно иметь обширные познания в целительстве, чтобы понять это. Жаль. Ведь она неустанно работала, становясь совершенством, безупречным образцом для своего Племени. Столько трудов… Сиела медленно села и осмотрела себя; надежды на полное выздоровление растаяли, толком не оформившись.

– Проснулась, – донесся до нее мягкий женский голос. – Хорошо.

Сиела подняла голову и увидела в дверном проеме свою дочь, одетую в те же жакет и чапсы, что были на ней в День посвящения. Нида так и стояла на месте, и Сиела развернулась, опираясь на ноющие руки.

– Тебе придется многое делать. – Нида зашла наконец-то и опустила чашку в широкую бадью. Напившись, девушка выдохнула. – А, да… Здесь вода, если понадобится. – Нида отвела взгляд в сторону.

А потом рассказала о том, как узнала от Тоны Вааля о краже уваков, планируемой на тот день, когда Сиела с Корсином будут в горном храме. О том, что наведение порядка в Таве потребовало больше времени, чем она планировала. О том, как она спешила к отцу.

– Ты ведь чувствуешь это? Он ушел.

Сиела облизала губы. Вкус собственной крови был неприятен.

– Да. Джериад?

– Папа пытался сбросить его со скалы. Силой. Он пытался… но не смог. Тогда это сделала я.

Сиела уставилась на дочь, с трудом осмысливая сказанное.

– Было противно так использовать бедного Тону. Но он сам подумал о том, что мне нужно. – Нида сделала еще глоток и уронила чашку. – Знаешь, у нас с ним было кое-что общее. Наши матери совсем не подходили нашим отцам.

Тона рассказал ей, что уваков собирают у пика Сессал, но больше он ничего не знал.

– Там было пусто, – продолжила Нида. – Мы думаем, что они нырнули в лаву. Из-за страха. Или несмотря на него. Это не так уж и важно. Ситхи, кешири – Кеш теперь един. Удачный день выдался. А здесь я из-за завещания отца.

Так оно все-таки существует. И несомненно, в пользу Ниды.

– В завещании он передает власть мне – и три выживших высших повелителя это утвердили. Понимаешь? Ты – мать нового верховного повелителя. Поздравляю. – Нида просто сияла. Разумеется, она еще очень молода, она сможет править не один десяток лет. – Или пока ситхи не придут за нами, – добавила Нида, уловив размышления матери.

– Ты – глупый ребенок, – усмехнулась Сиела. Она соскользнула с плиты, пытаясь смягчить удар руками, – ноги ее оставались недвижны. – Никто не придет за нами. Твой отец знал это.

– Он рассказывал, но это не важно.

– Важно. – Сиела попыталась выпрямиться. – Если я скажу остальным, тем, кто снаружи…

Нида подхватила чашку и отошла к двери:

– Здесь никого нет. Тебе надо дослушать завещание.

Корсин повелел, чтобы с этого момента после кончины верховного повелителя его супруг или супруга и домашние слуги приносились в жертву.

– Во славу верховного повелителя, конечно. Но мыто понимаем, в чем дело, верно? – Нида пригладила волосы рукой, затянутой в перчатку. – Боюсь, это может сильно помешать моей личной жизни, но я как-нибудь справлюсь.

– Ты… имеешь в виду?..

– Не беспокойся. С этого момента. Я приказала всем ситхам покинуть гору в знак уважения к отцу. Пока я жива, никто сюда не придет. Это теперь твой новый старый дом. – И Нида вышла.

Волочить собственное искалеченное тело по каменному полу было больно. Нида уже ступила в стремя. Ее окружали корзины, плетенные из хеджарбо, полные фруктов и овощей. Еду будут регулярно сбрасывать пролетающие уваки, сказала Нида; уваки, дикие или прирученные, были единственными существами, которым разрешалось приближаться к храму. Дорога к могиле «Знамения» также была отрезана. Внизу еще продолжались работы по уничтожению некогда тщательно проложенного пути. Все, что здесь осталось, – холодный храм, в который Сиела некогда пришла, презирая живущих в нем. Дом для высокой богини – навечно. В одиночестве.

– Нида. – Сиела закашлялась, а ее дочь уже была готова взлететь. – Нида, я дала тебе жизнь.

– Да, мне рассказывали. До свидания.

3960 лет до Битвы при Явине

День их начался обыденно. Неторопливо опускаясь, грабли рыхлили черную землю ровными рядками. После размеренно поднимались вновь, чтобы, опустившись опять, оставить за собой аккуратные борозды.

Ори Китай наблюдала за молодым фермером из-за живой изгороди. Работал он медленно. Грабли, изготовленные из веток хеджарбо и осколков кремня, несмотря на свой хлипкий вид, легко справлялись с мягкой плодородной почвой. Только вот Джелф с Марисоты никуда не спешил.

«Как это, должно быть, скучно», – подумала Ори. Целыми днями человек в соломенной шляпе копался в земле. Он никуда не ходил, ни с кем не общался. Да и поговорить здесь было не с кем – по соседству никто не жил. Ферма одиноко стояла в излучине Марисоты, и до оживленных ситхских городов было далеко. Выше по течению дымились заросшие джунглями вулканы; ниже – стояли в безмолвии города-призраки озер Рагноса. Далеко не самое удачное место для жизни.