— Все чисто. Никакой дамы сердца. Я слишком быстроношусь по жизни. Хорошие, добрые женщины встречаются и там и здесь. Меня жеинтересует суть, а не отношения. Это дело прошлое. Ты-то знаешь цену нашемуремеслу. Всего не успеешь. Надо выбирать. Я много хороших людей повидал, многопутешествовал — это важно для меня.

— И для меня тоже. Люди, с которыми можно говорить подушам, — большая редкость. — Он был одним из таких людей, нетсомнения.

— Верно. Поэтому предлагаю встретиться как-нибудь вНью-Йорке, Кейт. Это возможно? Могли бы сходить в «Партридж».

Смешно, конечно, но неплохо придумано. Кизия вдруг поняла,что приобрела нового друга. И как много о себе умудрилась она выболтать заобедом. А ведь не собиралась, хотела быть осторожной. Но с Люком это, видно, неудавалось никому. Опасно! И она напомнила себе об этом…

— Было бы здорово как-нибудь встретиться. — Онаговорила туманно.

— Дашь мне свой телефон?

Он достал ручку и приготовился записывать. Люк хотел застатьее врасплох, чтобы Кизия не успела найти отговорку. Но она и не собираласьотступать. Хотя понимала, что ее загнали в угол. Взяла ручку и записала номертелефона без адреса. «Ничего страшного», — уверяла она себя.

Люк сунул запись в карман, заплатил по счету и помог ейнадеть пиджак.

— Можно проводить тебя в аэропорт, Кейт?

Она долго возилась с пуговицами пиджака, не поднимая глаз,лишь через некоторое время встретилась с ним взглядом, почти смущенная.

— У вас есть на это время, сэр? Он легонько дернулвыбившуюся прядь волос и покачал головой.

— Это доставит мне удовольствие.

— Неужели?

— Не ёрничай. Лучшей собеседницы, чем ты, не пожелаешь.

…Люк все смотрел, как она уходит, оборачивается в дверях имашет в последний раз. Когда Кизия стояла у трапа, ее рука, поднятая высоко надголовой, импульсивно послала ему воздушный поцелуй. Красивый вечер, толковоеинтервью, удивительный день… Она до слез была рада успеху и не могла понятьстранного чувства к Люку.

Кизия вошла в салон, захватив по дороге нью-йоркские ивашингтонские газеты, села и включила свет. Рядом никого — никому не будетмешать шелест страниц. Она решила больше не летать; когда самолет приземлится,это будет ее последнее возвращение в Нью-Йорк по воздуху. Завтра никаких дел.Можно поработать над статьей, но совсем немного. Ей как будто страшно хочетсяпопасть вечером в Сохо, повидать Марка. Но пока слишком рано… Марк никуда неденется. Не вечер еще. И вдруг Кизия поняла, чего ей хочется — побыть одной.

Ей было грустно. Незнакомое сладостно-горькое чувствосоприкосновения с тем, что ушло навсегда. Она знала, что никогда больше неувидит Лукаса Джонса. У него, правда, есть ее телефон, но не будет временипозвонить, а если когда-нибудь проездом он окажется в городе, она уедет вЗермат, Милан или Марбелья. На ближайшие лет сто ему хватит дел с профсоюзами,процессами, узниками и мораториями… А эти глаза… такой симпатичный, приятныйчеловек… такой ласковый… Нет, он не упрямый и не эгоист… Трудно представить егов тюрьме. Грубость и подлость так не вязались с ним. Может, и ударил кого вдраке — с кем не бывало. Но она узнала другого, совсем другого Люка. Он неотходил от нее ни на шаг. Может быть, хорошо, что он ушел навсегда, теперьможно позволить себе роскошь воскрешать его в памяти… но ненадолго…

Полет был коротким. Неохотно покинула самолет — опятьоказаться в толпе, пробираться к выходу, садиться в такси… Даже в этот час «ЛяГардиа» был оживленным. Поэтому Кизия не заметила высокого темноволосогомужчину, следовавшего за ней по пятам до самого такси. Он проследил, как онасела в машину, и взглянул на часы. Еще есть время. Она будет дома лишь черезполчаса. А потом он позвонит.

— Алло?

— Привет, Кейт. — Приятная теплота охватила еетело, как только она услышала его голос.

— Лукас! — прокричала она севшим от усталостиголосом. — Очень рада тебя слышать.

— Как добралась? Все в порядке?

— Да. Полет прошел спокойно. Хотела почитать газету, нодаже на это не хватило сил. — Люка так и подмывало сказать «я знаю», но онпока не решался, с трудом подавляя желание рассмеяться.

— И что вы собираетесь предпринять сейчас, миссМиллер? — спросил он чуть лукаво.

— Ничего особенного. Собиралась принять горячую ванну —и в постель.

— Могу ли я выпить и поболтать с вами, скажем, в«Партридже» или «У Кларка»?

— Не думаю, что это близко от вашего отеля в.Вашингтоне. Или у вас другое мнение? А может, вы прогуляетесь пешком? —Разговор явно забавлял ее.

— А что? Пожалуй, я мог бы. Ведь это не так уж далекоот «Ля Гардиа».

— Не морочь мне голову. Я прилетела последнимсамолетом. — «Ну, и сумасброд, — подумала она. — Лететь вНью-Йорк ради того, чтобы выпить!»

— Я знаю, что последним. Но случилось так, что и дляменя он был последним.

— Что? — И тут ее осенило. — Нахал! Я ведьдаже не заметила тебя.

— Надеюсь. Я чуть не сломал себе ребро, прячась от тебяза спинку кресла.

— Лукас, ты мальчишка! — Она рассмеялась,расслабилась, откинув голову на спинку кресла. — Разве можно быть такимлегкомысленным?

— Почему нет? Завтра у меня свободный день, и я всеравно собирался лентяйничать. Кроме того, я отвратительно чувствовал себя,когда ты улетала.

— Не знаю почему, но и мне было тошно.

— А сейчас мы оба здесь, и нет причин поддаватьсяунынию. Так? Ну и что же будем делать? «Пи Джей», «Партридж» или что-то еще? Яне слишком хорошо знаком с Нью-Йорком.

Ее все еще разбирал смех.

— Люк, ты понимаешь, о чем говоришь? Ведь уже половинавторого ночи. Что можно сделать в такой час?

— В Нью-Йорке? — Кажется, уступать он несобирался.

— Даже в Нью-Йорке. Но ведь ты упрямый. Давайвстретимся в «Пи Джей» через полчаса. За это время ты доберешься до города, а яприму душ и переоденусь. И знаешь еще что?

— Что?

— Ты безумец.

— Это комплимент?

— Возможно. — Она нежно рассмеялась в трубку.

— Отлично. Я встречаю тебя через полчаса в «ПиДжей». — Люк был доволен собой. Его ждала прекрасная ночь. Он не испытаетразочарования, даже если она только пожмет ему руку. Все равно это будет лучшаяночь в его жизни. Кизия Сен-Мартин… Одно имя вызывает восторг. Эта женщина таквлечет его… Интригует.. Она отличается от женщин своего круга. Не держится встороне, не обдает холодом. Наоборот, излучает теплоту и нежность, но при этомчертовски страдает от одиночества. Сразу видно.