– Н-нет, – запнулась я. – То есть да, то есть нет… я хочу сказать, что мой брат мог бы… – Я споткнулась, запуталась в словах, которые опережали бегущий разум и которые я была не в силах поймать. Звуки доходили сюда искаженными и приглушенными, а мелодию, играющую в другом помещении, было невозможно узнать, настолько она была исковеркана – так бывает, когда слушаешь звуки под водой. Перед глазами у меня все плыло и сужалось, как в тоннеле, где близкое казалось далеким, а далекое близким.

– Сюда. – Женщина махнула проходящему мимо официанту и взяла два бокала, наполненных темно-рубиновым красным вином. – Выпейте это, дорогая. Это успокоит ваши нервы. – Она протянула мне напиток.

Сквозь туман бушующих мыслей я вспомнила, что в последнее время не употребляла никакого спиртного, никаких вин. Вопреки своей воле мне не удавалось забыть, как в последний раз я была на таком балу и пила из кубка, протянутого мне таинственным незнакомцем. Все та же неуверенность, все то же зыбкое чувство дисбаланса между тревогой и радостью охватило меня, но из вежливости напиток я приняла. Я глотнула осторожно, стараясь не поморщиться от неожиданного цветочного послевкусия. К моему изумлению, напиток меня успокоил, алкоголь стал бальзамом для моих уязвимых обнаженных нервов.

– Спасибо, – сказала я, проронив несколько капель, и застенчиво вытерла губы. – Прошу прощения, мэм.

Женщина рассмеялась.

– Этот вкус на любителя. – Ее глаза, видневшиеся сквозь прорези маски, были зелеными, как трава, и удивительно живыми и яркими в этой лишенной цвета комнате. – Вы здесь впервые на балу?

Я робко рассмеялась.

– Это так очевидно?

В ответ она лишь загадочно улыбнулась.

– И как вы тут развлекаетесь, милая?

– Немного устала, – призналась я. – Я искала спокойное место, чтобы перевести дух. Подышать.

Женщина-зима поправила выбившуюся из-за моего уха прядь волос, и моя рука инстинктивно взметнулась, чтобы поймать увядший мак, который все еще был там. Столь интимное прикосновение незнакомого человека было мне неприятно, и меня снова затошнило. Осмотревшись, я в который раз отметила про себя, что у всех присутствующих – за исключением Франсуа, Кете и Йозефа – к костюмам приколот алый цветок.

– Вы уверены? Снаружи довольно прохладно, – сказала она. – Я могу проводить вас в одну из личных комнат наверху, если вам нужно побыть в одиночестве.

– О, нет, я не могу, – возразила я, и мои щеки вспыхнули. – Я… я думаю, что я перегрелась. Возможно, прогулка на свежем воздухе пойдет мне на пользу.

Необыкновенные зеленые глаза задумчиво смотрели на меня.

– У графа и графини в саду есть живой лабиринт, и вы можете по нему побродить, если хотите.

– О, да, пожалуйста, – ответила я.

Она кивнула.

– Следуйте за мной.

Я передала бокал ожидавшему официанту, затем повернулась и последовала за женщиной в белом через комнаты и коридоры в сад. Она хромала, и из-под подола платья при каждом шаге показывалась уродливая ступня. Я точно знала, чей образ был передо мной. Фрау Перхта[33] с большой «гусиной» ногой – рождественский дух, которому не терпелось удостовериться, что за прошедший год мы спряли необходимое количество льна. Но Рождество давно миновало, приближалась весна, а завтра должен был начаться Великий пост. Выбор костюма был непонятен.

Мы подошли к стеклянным дверям в пустой комнате, выходившей на террасу.

– За садом давно не ухаживали, – сказала она, как будто извиняясь. – Он немного зарос. И немного уродлив.

– Уродливое меня не пугает, – сказала я. – Напротив, природа в ее первозданном виде доставляет мне радость.

Зеленые глаза изучающе смотрели в мое лицо, как будто искали ответ на еще не заданный вопрос.

– Да, – сказала она, коснувшись ладонью моей щеки. – И в вас есть что-то дикое и первозданное.

Я закашлялась, открыла дверь и вышла на террасу, уклоняясь от ее прикосновений.

– Не задерживайтесь там надолго, Элизабет, – предостерегла она. – Ночь длинная, а весна еще не наступила.

Элизабет. Волоски на моих руках встали дыбом.

– Как вы узнали?..

Но женщина уже скрылась, затворив за собой двери. Сверкающая непрерывная белая линия шла вдоль террасы, мерцая в лунном свете. Я с трудом сглотнула, переступила через соль и вышла в темноту.

Я была не одна.

Гости гуляли и снаружи, собираясь в группы возле фонарей, установленных в саду на равном расстоянии друг от друга. Несколько мужчин курили трубки, а сопровождавшие их женщины отмахивались от голубоватой дымки, клубившейся вокруг лиц, и жались друг к другу, чтобы согреться. Днем в Вене бывало уже тепло, но по ночам холод жадно кусал любой кусочек неприкрытой плоти, как злобный ледяной дух. Студеный воздух приятно холодил мои разгоряченные щеки, но я пожалела, что не захватила с собой плащ.

Я спустилась с террасы в сад, но и там услышала чью-то беседу, низкий смех и мягкое бормотание, преследовавшее меня как устойчивое и неизбежное жужжание мух. Я с трудом подавила в себе желание заткнуть уши.

– Вы слышали о несчастном старом Карле Ротбарте? – произнесла одна женщина.

– Нет! – воскликнул какой-то мужчина. – Расскажите!

– Умер, – ответила женщина. – Его нашли в мастерской, посиневшие губы с холодной…

Их голоса стихли вдали. Я уходила все дальше и дальше в сад, в его мрачное убежище, в поисках входа в живой лабиринт. Собственное молчание я выносить не могла, но хотела, чтобы все голоса этого мира стихли вокруг меня. Уединение и одиночество – не одно и то же, и я искала именно уединения.

Наконец, я оказалась возле живой изгороди. Здесь, вдали от теплых световых кругов фонарей и ламп ветки и листья были покрыты по краям серебристым кружевом теней и сияющих звезд. Вход обрамляли два больших дерева, их голые ветви предвкушали появление молодой листвы. В темноте они были похожи не на садовых постовых, обозначающих вход в лабиринт, а скорее на двух безмолвных стражей, охраняющих вход в подземный мир. Дальше, за аркой, в тени извивались и корчились гибкие ветки ежевики и винограда, одновременно и маня, и отпугивая.

Но мне страшно не было. Живая изгородь пахла как лес за нашей гостиницей, источала глубокий аромат цветения и гниения, в котором переплетались жизнь и смерть. Знакомый аромат. Приятный аромат. Аромат дома. Сняв маску, я пересекла порог, позволив мраку поглотить меня целиком.