Вообще его новая родина отличается всякими странностями. Американские родители носятся со своими детьми, подчиняясь любым их капризам и социальным запросам, строят свою жизнь так, словно дети — это августейшие особы, а родители всего лишь секретари, организующие свою жизнь и работу так, чтобы успевать развозить их на спортивные и иные занятия вовремя и без опозданий. На задние стекла семейных машин клеят стикеры с силуэтами гимнастов или с изображениями футбольных шлемов и мячей, под которыми значатся имена: Бритни, Келси или Брэндон. Смысл послания ясен: родители гордятся достижениями своих детей и хвастаются ими. Как все это, в сущности, пошло и глупо!

Но еще более загадочным ему представлялось поведение владельцев собак. Эти люди дисциплинированно выгуливали своих питомцев в самую суровую погоду, собирали их экскременты в пластиковые пакеты как нечто драгоценное. Господи, они даже давали собакам свои фамилии. Все это казалось Паку диким и нецивилизованным.

Наконец ему надоело ходить взад и вперед по приемной. Он подошел к окошку и заглянул внутрь, стараясь обнаружить врача, медсестру, секретаря — кого угодно, на ком можно было бы сорвать раздражение. Никого. Наверное, приехал представитель какой-нибудь фармацевтической фирмы и угощает всех бесплатным обедом. Наверное, это обворожительная женщина со слишком глубоким вырезом платья — так проще уговорить врачей выписывать именно их продукцию. Пак вспомнил, как одна такая дама пыталась всучить ему книгу — историю некоего продавца виагры. Книга называлась: «Твердая продажа». Нет, это было совершенно неприемлемо. Пак открыл дверь с надписью «Больным без сопровождения медсестры вход запрещен» и пошел в конец короткого коридора. Между кабинетами на стенах висели заключенные в рамки детские рисунки. Он дошел до конца коридора и увидел на стене негатоскоп, на котором висел отпечаток МРТ. Аксиальный снимок головы, автоматически отметил он. Изображение было достаточно контрастным, хотя по краям виднелись небольшие артефакты движения — недосмотр лаборанта. Но надо признать, что снимок в целом очень качественный. Пак подошел ближе. В правом полушарии яркая масса, не компактная, размытая, с нечеткими контурами и зубчатыми краями. «Двух мнений быть не может, — подумал Пак, — классическая полиморфная глиобластома, самая злокачественная опухоль не только мозга, но и вообще человеческого тела. Излечение невозможно, эффективного лечения не существует. Кто бы ни был этот бедняга, его надо немедленно оперировать». Пак покачал головой. Даже ему будет трудно оперировать этот случай. Больному отпущено от полугода до года. Надо сказать этому медлительному Милнеру, или, как его, Миллеру, чтобы он направил больного в Челси. Пак снова посмотрел на снимок и прочел имя больного в правом нижнем углу. СОН. Пак посмотрел еще раз. Это же девичья фамилия его жены! Странно… Сон… Он понял — увы, это его снимок. Пак почувствовал, что его сейчас вырвет.

* * *

Тай приехал в больницу, поставил на парковке мотоцикл и вошел в здание за несколько секунд до посадки вертолета. Он выбежал на посадочную площадку.

— Рассказывайте, — крикнул он, стараясь перекричать шум вращающихся лопастей и помогая выкатывать носилки через стеклянную дверь.

— Мини-фургон с тремя пассажирами. Отец был за рулем. Погиб на месте. Остались сын десяти лет, скорее всего с эпидуральной гематомой, и мать — ее доставят минут через пять с подозрением на внутримозговое кровоизлияние в правой лобной доле… состояние не внушает оптимизма. Видимо, ее тоже придется срочно оперировать.

Тай взглянул на карту.

— Ахмад, — прочитал он вслух. Да, погибший отец был Ахмад, врач-педиатр.

— Боже мой! — воскликнул Тай. — Я же его хорошо знал!

Фельдшер посмотрел на Тая.

— Может быть, вы знаете и о его наркотических привычках? — Он помолчал. — Да, этот любимый всеми педиатр был здорово возбужден, когда садился за руль семейного авто.

Послышался шум мотора приближавшегося второго вертолета с миссис Ахмад на борту.

— Нам нужен еще один нейрохирург, — крикнул Тай вышедшей на площадку медсестре. — Кого мы можем вызвать?

— Пака, — ответила она. — Суна Пака.

В десяти милях от больницы, в медицинском центре графства, доктор Пак пытался собраться, осмыслить происшедшее и как-то объяснить то, что увидел на снимке. Ошибки быть не могло. За пять минут отрицание очевидного сменилось безудержным гневом, а потом смирением. У Пака подогнулись колени. В поисках опоры он ухватился за стену и сбил на пол детский рисунок — аккуратное изображение пестрой бабочки. Раздался звон разбитого стекла, и в кабинет вбежали врач и медсестра.

Сун Пак гнал свою «хонду» к больнице, держа на коленях большой конверт со снимком. Глаза его были красны от слез, которые он то и дело непроизвольно смахивал ладонью. Лежавший рядом с ним пейджер беспрерывно жужжал, но он не слышал сигнала. В салоне громко звучала «Рапсодия в стиле блюз». Пак прибавил громкость. Это была первая американская музыка, которую он услышал на родине, в Корее, и тогда же впервые захотел переехать в Соединенные Штаты. Классическая, смешанная с джазом музыка тогда его словно заворожила. Это был музыкальный калейдоскоп Америки, ее плавильного котла, ее имперского сумасшествия. У рапсодии был стальной ритм и трещоточные эскапады — Сун тогда снова и снова проигрывал мелодию в крошечной комнатке общежития на окраине Сеула. Теперь он твердо держал руль и ехал с предельно допустимой скоростью, не обращая внимания на сигналы какого-то водителя за спиной, призывавшего ехать еще быстрее. Но он сейчас мог думать только о прооперированных им больных с глиобластомой. Некоторые прожили после операции несколько лет, но в большинстве случаев срок выживания составлял 14 месяцев, для точности — 14,6 месяца. Столько прожил Тед Кеннеди и, по иронии судьбы, Джордж Гершвин, автор звучавшей в машине, будто реквием, музыки.

Обозвав доктора Милнера — или Миллера? — идиотом за то, что тот пытался убедить его нейрохирурга в том, что опухоль может оказаться и доброкачественной, он позвонил в больницу и попросил секретаря Хардинга Хутена, Энн Холланд, назначить ему встречу с шефом. Энн заколебалась, но Пак настаивал, и она в конце концов согласилась. После этого Пак, с трудом попав в рукава, надел куртку и вышел из медицинского центра.

Поднявшись в лифте на двенадцатый этаж, он решительно направился в кабинет Хутена. Посмотрев на картину Ротко, одернул пиджак и собрался с духом. Смолоду Пак полагался только на разум и научные данные и решил сделать это и сейчас, чтобы использовать все шансы. Не стоило дважды проходить медицинскую подготовку, чтобы безвольно сдаться раку, думал он.

Хутен ждал его прихода.

— Сун, — произнес он вместо приветствия.

Пак вытащил из конверта снимок и протянул его Хутену. Шеф надел очки и поднес пленку к свету.

— Паршивая опухоль. — Хутен прочитал имя больного в углу снимка. — Я бы сказал, что мистеру Сону не следует покупать большие упаковки майонеза. — Хутен покачал головой.

— Это я — Сон, — ровным голосом произнес Пак. — Это мой снимок.