назначено. Но Викентий Вениаминович не тот человек, если ему приспичило. А ему горит. Из-за Вени, полагаю. Потому что Веня — его горячо любимый сын. Наябедничал. Видимо, чары потомственной ведьмы в стопятидесятом колене не сработали. Какая жалость.

— Может, вежливо отшить? Хотя бы на завтра? Там как раз есть куда его втиснуть. Без обеда совсем плохо.

Валера смотрел встревоженно. Очень чуткий внимательный мальчик. Часто понимал меня без слов.

Всем хорош. Но, как и любой человек, не без недостатков. У Валеры был пунктик: без обеда он не работал. И не сказать, что жрал, как конь, но обед — священная корова, которую нельзя отдавать никому, никогда и ни за что.

Поэтому — хоть камни с неба — в обеденный перерыв он вставал со своего рабочего места и удалялся на первый этаж в кафетерий, где кормили вкусно и по карману.

— Боюсь, до завтра Викентий Вениаминович терпеть не станет. Позвони, назначь ему на двенадцать. Думаю, разговор надолго не затянется.

В общем, рабочий день начался, я полностью погрузилась в процесс и даже о Змееве не вспоминала — не до того было.

Ровно в полдень в дверь аккуратно постучали.

Викентий Вениаминович Гороховский появлялся частями. Вначале вплывало объемное пузо, затем появлялись ноги и только потом — все остальное.

Веня — тонкий и звонкий — явно пошел не в отца. Или все еще впереди, но, казалось мне, что и в солидном возрасте он пузом не обзаведется.

— Здравствуйте, Лера Андреевна, — мягко проворковал Викентий Вениаминович. Голос у него — эдакий тонкий тенорок с дрожанием. Нечто козлиное слышалось мне в нем.

Мой клиент и по совместительству Венин отец не спеша расположился в кресле, достал очки в золотой оправе и чинно водрузил их на нос. Смотрел на меня добрым благостным взглядом.

Блеклые глазки, что с трудом виднелись из-под мясистых щек, излучали отеческое радушие к несмышленой мне.

— Я к вам, конечно же, неофициально. Наша встреча не отменяет наших договоренностей, и как пациент я приду к вам в назначенное время.

Он всегда величал себя пациентом, как больной. Может, где-то так же Гороховский себя и ощущал. Приходил сюда, как часы, раз или два в неделю, чтобы получить процедуры. «Мозг проветрить», — как он доверительно сообщал мне каждый раз и уходил вполне довольный сеансами и мной.

Был у него лишь один неудобный пунктик: с самой первой встречи Викентий Вениаминович на все лады расхваливал собственное чадо.

Я подозревала, что не нужны ему ни сеансы психотерапии, ни мои советы. Ему бы сына удачно женить. И почему-то Гороховский решил, что я — неплохая партия для его дражайшего отпрыска.

Немного мезальянс, но можно потерпеть. Зато из хорошей семьи. Отец — подполковник как-никак. Я — умная и красивая, в подходящем возрасте, с хорошей профессией на руках.

«У вас есть великолепная возможность получить хороший старт, — заявил он на втором нашем сеансе. — И не кабинетиком управлять, а очень достойное место возглавлять. Хоть частную практику, а хоть и защититься, получить ученую степень и обосноваться в высшем учебном заведении не просто преподавателем, а отхватить должность».

Соблазнял, короче, как только мог. Вот только я не велась. Речи его голову мне не кружили. Я знала цену всем этим обещаниям. И бесплатное приложение в виде Вени в свою жизнь пускать не собиралась.

Неплохой парень, но не в моем вкусе. Ни внешне, ни внутренне. Мы не сходились даже в мелочах, но я поддерживала с ним отстраненно-вежливые отношения и пыталась объяснить, что не заинтересована, но Веня то ли не догонял, то ли свято верил отцу, что вбивал ему в голову обратное.

— Лера Андреевна, дорогая, я обеспокоен, — сложил Гороховский руки на животе. — Нет. Даже не так: весьма обеспокоен и огорчен. Думаю, вы знаете причину моей печали. Представьте себе, вчера вечером Веня заявил, что между вами все покончено, что у вас жених объявился. А кто же мой Веня, позвольте полюбопытствовать? — дребезжал он, срываясь на фальцет. — Он же ухаживал за вами, стихи читал, цветы дарил, песни пел.

Слава всем святым, хоть не танцевал.

— Викентий Вениаминович, — вежливо, но твердо подала я голос, как только он захлопнул рот, — я не просила за мной ухаживать. И несколько раз говорила вам, что Вениамин — прекрасный человек, но не мой. Но вы упорно не хотите меня слышать. И да, так получилось, что я не свободна.

— Веня — мой единственный сын. Наследник. Гордость. Поздний цветок моей жизни, — продолжал Гороховский вести диалог глухого со слепым. Он делал вид, что не слышит меня и гнул свое. Рассказывал по десятому кругу о своем сыне. Я уже наизусть выучила историю Вениной жизни, но Гороховский с упорством носорога продолжал меня обрабатывать. — Я для него все. Луну с неба. И для вас, соответственно, тоже. При хорошем раскладе. А при плохом… сами понимаете, — всплеснул он короткими ручонками, намекая на палки в колесах.

Глава 29

— Это угроза? — спросила напрямик и пристально посмотрела в свинячьи глазки, что светились из-под стекол очков по-отечески заботливо, с неестественной добротой.

— Ну что вы, моя дорогая, как можно? Все это ваша бурная фантазия, — снова сложил он ручки на пузе. — Я лишь хочу подчеркнуть, что поступать так с моим мальчиком непорядочно. Ну какой у вас жених, позвольте? Я ведь наводил справки. Это неправда.

— Правда, — не отводила я взгляд. — Олег Змеев — мой жених. Это… давняя история, — сочиняла я на ходу. — И вы не могли о ней знать. Поверьте, я бы нашла правильные слова и удобный момент, чтобы обо всем рассказать вашему сыну, если бы он не явился сюда в субботу без предупреждения. Но, к сожалению, что случилось, то случилось. Жених мой ревнив и категоричен. И поэтому, возможно, слегка задел Венины тонкие чувства.

— Даже так? — сверкнул глазками Гороховский. — Странно, что Веня мне об этом не рассказал.

Я прокляла свой длинный язык. Но откуда мне было знать, что законопослушный сын, который о каждом чихе папульке докладывал, вдруг не расписал в подробностях встречу со Змеевым. Я-то думала, он ябедничал и жаловался на то, что пострадал от хука слева, упал, коленке бо-бо. Или чем он там в коридоре ударился?

— А о чем он вам рассказал? — решила я больше не рисковать и не трепаться.

— Что все кончено. У вас жених. И бредил какой-то Светланой — светом очей и отрадой сердца. Веня слегка экзальтирован, не спорю. Но какая Светлана, помилуйте? Ему ж не тринадцать, чтобы тянуть в