в том, что ей не нужно заботиться об этом золотом молодом человеке. Чики справится, она может больше о нем не тревожиться. Она даже может открыть ему, что́ ей предстоит сказать Капе, чтобы подстраховаться. В конце концов, разве не он тут сейчас у руля?

– Смотри журнал спокойно, Рут, я его уже пролистал. А я пока приберусь.

И вот он уже стоит с губкой и кухонным полотенцем в руках, вытирает стол и кладет «Пикчер Пост» на чистое место, чтобы, по сложившемуся у них ритуалу, открыть первый экземпляр присланного в студию журнала. Адресованные мистеру Капе конверты с журналами можно просто аккуратно вскрыть, но для ежедневных газет Чики разработал целую технику, чтобы нельзя было догадаться, что их уже листали: так выражается давняя привычка Чики заботиться о Банди, который, наоборот, разрывает конверты, ни о чем не подозревая. Со временем жажда увидеть свои фотографии напечатанными у Капы поубавилась, но в той небрежной жестокости, с какой он вскрывает конверт, сохранились красота и правда его ремесла, призванного раскрыть глаза миру.

Еще одну вину Рут хотела бы загладить: извиниться перед Капой за гримасу недоумения, с какой она слушала, как Герда все сильнее превозносит талант Андре Фридмана.

– Представляю, что это за талант.

– Нет, не представляешь. И не надо думать, что…

– Знать об этом ничего не хочу.

Рут смеялась, но Герда все равно настаивала:

– Раз я тебе об этом говорю, значит, так оно и есть. Мы ничего такого не делаем, только бродим по Парижу, болтаем, продолжаем разговор в кафе, когда устаем фотографировать, замерзаем или еще что‑нибудь. Я не хочу чувствовать себя виноватой, если его «Лейка» снова окажется в ломбарде. И я ему сказала уже на всех языках, что могу предложить только простую чистую дружбу. Этого тебе достаточно?

– Будем надеяться, что так оно и есть. Ты ведь знаешь, что у него на уме, верно?

– Ладно. Всего один раз. Может, это было легкомысленно, но…

Конец фразы потонул в серебристой трели. Герда так и сияла от всех этих маленьких ребяческих проделок, радовалась тайному удовольствию, а Рут это возмущало и удручало одновременно. Если даже она подпала под чары подруги, хотя для нее их власть заключалась не в крапчатой радужке или губках сердечком и уж тем более не в крохотной груди, рыжеватом лобке или мальчишеских бедрах, которые Герда каждое утро натирала марсельским мылом под холодной водой, то в чем она могла упрекать Герду из‑за Георга, Вилли, Андре и любого другого мужчины, неспособного отпустить ее и забыть?

К тому же Герда в любой своей ипостаси (любовницы, агента, подруги) одна могла заменить широкую публику и овации, в чем Фридман всегда так нуждался – его жажду признания не утолили бы скромные дежурные ритуалы. И даже сейчас, когда Капе все вокруг рукоплещут, когда его одобрительно похлопывает по спине сам Эрнест Хемингуэй, когда они откупоривают батареи бутылок, чтобы отпраздновать подвиги, забыть о поражениях и послать фашистов к черту, его маленькая труппа – бессменный главный клакер Чики Вайс и она, Рут Серф, истинная дочь драматического искусства, – репетирует реплику «Браво!». Двенадцать страниц в журнале с миллионным тиражом – это ли не доказательство необычайного успеха? Тем не менее для Роберта Капы успех значит немного больше, чем просто подтверждение, что его работа оправдала некие ожидания. Вот Рут с Чики и не скупятся на эпитеты и превосходную степень, а он пьет их, как воду. Только Герда была способна наполнить его иным содержанием, ее честолюбия и убежденности хватало и на них двоих, и на защиту Испании – свободной, красной, республиканской.

Чтобы сделать приятное Чики, Рут решает полистать «Пикчер Пост», а потом рассказать ему про свои планы. Она кладет журнал на середину стола и уже собирается его раскрыть, но задерживает взгляд на девушке с обложки. На модель не похожа: настоящая, с настоящей улыбкой (The Girl with a Smile[130]) и симпатичной стрижкой, с белыми как шерсть пуделя волосами. В «Лайф» такую обложку никогда бы не сделали, девушки с обложки «Лайф» – воплощенный стандарт красоты. Но цель «Пикчер Пост» – переняв формат, вытеснить «Лайф» с Британских островов и стать передовым журналом. «Его издает один из наших, – объяснил Чики, – он из Будапешта и привез в Лондон опыт берлинской журналистики». И этот опыт, похоже, воплотился в этой девушке: она пробуждает любопытство, но не смущает взгляд читателей. Испания пока спрятана внутри, Испания вернется в заголовки буржуазной прессы, когда падет, то есть совсем скоро. Рут чувствует горечь, и ее мысли возвращаются к Капе, изнуренному работой на Рио Сегре, за которым Чики, Шим и другие ухаживают, как за султаном. А тебе, Герда, удалось бы поднять его моральный дух? Задав себе этот вопрос, Рут тут же приходится крепко сжать губы, потому что она вдруг слышит чистый и искристый голос: «Ну же, не будем падать духом».

Рут никогда не видела, чтобы Герда корила себя за ошибку, мучилась угрызениями совести. Единственный раз она плакала – считанные взмахи ресниц – в ее присутствии осенью 1934 года, на soirée Ассоциации революционных писателей и художников, в которую Герда спустя несколько лет вступила как фотограф. Но тогда у них не было приглашений в бархатные кресла театра «Адьяр», да и Рут не испытывала ни малейшего желания нестись до самой Эйфелевой башни. Чтобы, как уверяла Герда, посмотрев последний фильм режиссера, боровшегося с цензурой, продюсерами и всеми теми, кто не понимает авангарда, отдать дань уважения Жану Виго и его революционному кино.

– Будет весело, как на похоронах…

– Да какая разница, Рут, зато фильм бесплатно посмотрим!

Когда на сцену поднялась исполнительница главной роли и поделилась воспоминаниями, в каких условиях измученный туберкулезом cet homme extraordinaire[131] заканчивал съемки «Аталанты», зал был буквально наэлектризован, а близкие друзья покойного – в слезах.

Глядя на серьезное, строгое лицо Герды, невозможно было предвидеть, что на середине фильма, кашлянув, она разрыдается. Но Жюльетт, сбежавшая с баржи Жана навстречу огням, красотам и соблазнам Парижа, в самом деле была идеальной героиней для подруги Рут. Впрочем, может, и на других картинах Герда бы плакала бы слезами умиления, но в те времена они считали каждый сантим. Они отказались от Гарбо в мелодрамной «Разрисованной вуали» и мрачной Дитрих в «Распутной императрице», но одним дождливым воскресеньем позволили себе еще раз посмотреть «Мальчишек с улицы Пала», позвав с собой Таксу, который большего и не ждал. Правда, в те редкие вечера, когда они разорялись на кино, подруги предпочитали комедии: как