– Тебя к Рубанге? Ты что, студентка, хочешь кого-то отравить?

– Никого я не собираюсь травить. Мне надо кое-что у него спросить. Это для лицея.

– Для лицея? Интересные вещи делаются в школе у белых!

– Если отведешь меня к нему, я дам тебе пончиков.

– Пончиков?

– И фанту.

– Оранжевую фанту?

– Оранжевую фанту и пончиков.

– Ну, если ты мне и правда дашь оранжевую фанту, я отведу тебя к Рубанге.

– Оранжевая фанта и пончики лежат у меня в сумке. Как только я увижу дом Рубанги, они твои. Но ты сразу уйдешь и никому ничего не скажешь. Тебе рассказывали историю про мачеху, которая пасынка укладывала спать в ступку? Я попрошу Рубангу, и, если ты проболтаешься, он наведет на тебя порчу, и ты будешь как мальчик из ступки: никогда не вырастешь и у тебя никогда не будет бороды.

– Я ничего не скажу, даже отцу, только покажи мне оранжевую фанту, я хочу видеть, что ты меня не обманываешь.

Вирджиния открыла сумку и показала ему фанту и пончики.

– Иди за мной, – сказал Кабва.

Вирджиния и ее провожатый снова вышли на спускавшуюся к болоту тропинку. Вирджиния накинула на голову покрывало, опасаясь, как бы ее не узнали, но в эти дождливые месяцы в долину заходило очень мало женщин, к тому же тропинка привела их к краю болота, зажатому между крутыми склонами холмов и еще не обработанному.

Кабва указал на узкий проход в густых зарослях папируса.

– Главное – не отклоняйся ни вправо, ни влево, а то увязнешь. Тогда на меня не рассчитывай, мне тебя не вытащить, у меня силы не хватит. И еще, если увидишь бегемота, дай ему пройти, это его тропинка, но вообще-то не бойся, – со смехом добавил Кабва, – он вылезает из своей лужи только по ночам.

Они вошли под свод перистых ажурных листьев папируса. Вирджиния старалась не обращать внимания на бульканье, непрестанно раздававшееся в зеленой болотной воде, и на вязкие всплески черной грязи.

– Пришли, – сказал Кабва.

Заросли папируса стали реже, и сквозь них проглянул поросший колючками каменистый островок, который, казалось, заблудился среди болота.

– Смотри, – сказал Кабва, указывая на стоявшую на вершине пригорка хижину, – тут Рубанга и живет. Я тебя отвел, куда ты хотела, теперь дай мне что обещала.

Вирджиния дала ему фанту и пончики, и Кабва со всех ног побежал прочь и вскоре исчез в зарослях папируса.

Вирджиния подошла к хижине и увидела маленького старичка, полулежавшего на драной циновке. Он был закутан в коричневатое одеяло, на голове у него красовалась шерстяная шапка с большим красным помпоном. Ноздри его были зажаты деревянным зажимом.

Вирджиния медленно приблизилась и кашлянула, чтобы обозначить свое присутствие. Но старик, казалось, не заметил ее прихода.

– Рубанга, – тихо сказала она, – я пришла, чтобы приветствовать тебя.

Рубанга поднял голову и окинул Вирджинию долгим взглядом.

– Ты пришла, чтобы меня приветствовать, красавица! Так дай мне на тебя полюбоваться, я так давно не видел у себя таких красивых девушек. Садись напротив, чтобы солнце показало мне твое лицо.

Вирджиния присела на корточки.

– Ну вот, теперь я вижу твое лицо. Хочешь табака? Видишь, у меня нос набит табаком. Раньше знатные дамы тоже набивали нос табаком.

– Нет, Рубанга, теперь девушки табак не нюхают. На вот, я принесла это тебе, – сказала она и протянула ему бутылку «Примуса» и кусок плетеного табака, завернутый в кору бананового дерева.

– Ты пришла сюда, в самое болото, чтобы принести мне бутылку «Примуса»! Ты же мне не дочь. Как тебя зовут? Чего ты от меня хочешь?

– Меня зовут Вирджиния, но настоящее мое имя Мутамуриза. Я учусь в лицее. Я знаю, что ты много знаешь про старые времена. Так все говорят в Газеке. Я пришла, чтобы ты рассказал мне про древних королев. Что делали, когда они умирали? Я знаю, что тебе это известно.

– Нельзя говорить, что королева умерла. Никогда. Никогда больше не говори так, а то накличешь на себя беду. Так ты хочешь знать, что с ними делали?

– Скажи. Мне надо это знать.

Рубанга отвернулся, снял с носа зажим и, зажав указательным пальцем по очереди каждую ноздрю, выдул оттуда по струйке коричневой жижи. Затем вытер тыльной стороной ладони слезящиеся глаза, откашлялся, сплюнул, подтянул к себе ноги и обхватил худыми руками голову. Его голос, до сих пор дрожащий и тонкий, окреп.

– Не спрашивай меня. Это тайна. Ибанга. Тайна королей. Я хранитель королевских тайн. Я умвиру. Ты знаешь мое имя, в моем имени тоже есть тайна. Я не знаю всех королевских тайн. Я знаю только те, которые мне велено хранить. Абиру своих тайн не раскрывают. В моей семье не раскрывали тайн, которые доверили нашей памяти короли. Я знаю, что некоторые продали свои тайны белым. Белые эти тайны записали. Мне говорили, что они даже написали про них книгу. Но что понимают белые в наших тайнах? Они навлекут на себя беду. Есть даже такой руандийский умупадри, который выдавал себя за умвиру. Он тоже записывал тайны. Это навлекло на нас несчастье. В прежние времена король велел бы его убить. Стражи выкололи бы ему глаза, вырвали язык, а потом бросили бы в Ньябаронго.

Ладно. Я сохранил тайну, хранителем которой меня сделал король. Теперь надо мной смеются. Абападри говорят, что я колдун. Бургомистр несколько раз бросал меня в тюрьму. Не знаю почему. Они говорят, что я сумасшедший.

Но моя память не забыла ничего из того, что король доверил моей семье. Для умвиру забвение – смерть. Король иногда созывал ко двору всех абиру. Он давал им коров, давал мед в кувшинах. Их почитали все вельможи при дворе. Но великие абиру, те, кому были известны все тайны, – их было четверо, главным был Мунанира, – проверяли свою память. Это было как на государственном экзамене, о котором теперь столько говорят.

Горе тому, кому начинала изменять память. При малейшей неуверенности, малейшем пропуске его отстраняли, отсылали домой с позором для него самого и для его близких.

Теперь королей больше нет, умерли великие абиру, их поубивали или отправили в ссылку. Так что свои тайны я пересказываю красным цветам кораллового дерева. Хорошенько осматриваюсь, чтобы меня не услышал никто, кроме этих красных цветов, которые есть не что иное, как кровь Рьянгомбе, Хозяина Духов. Но за мной часто увязываются дети, они прячутся, чтобы подслушать, что я рассказываю, а когда я их обнаруживаю и прогоняю, убегают с криками: «Умусази! Умусази! Сумасшедший! Сумасшедший!» А если они расскажут о том, что видели