– Да выключите вы этот ящик! – кричала на своих Света. – Оттого что вы к нему прилипли, ничего не изменится! Или думаете, Янаев с Крючковым вас накормят досыта?

– Что ты, Светочка, они же узурпаторы! – всплеснула руками Полина Григорьевна. – Горбачева жалко…

– Жалко? – прищурилась Света. – А мне – нисколечки! До такой разрухи страну довел… Вы раньше когда-нибудь нищих видели? А теперь – на каждом углу! Дети беспризорные в подвалах живут, а никому дела нет! Да мы все нищие, кроме тех, кто там наверху власть делит!

– Светочка, ты не права. Появилось много политиков, которые болеют за страну.

– Вот именно, что слишком много, – горячилась она. – Целый съезд депутатов! И ни черта они не болеют, я вас уверяю, тетя Поля. Они за власть борются, потому что в любом случае у власти сытнее – в Кремле ведь особое снабжение! И Собчаку вашему любимому наверняка не надо картошку сажать, чтобы с голоду не подохнуть. Все, хватит политдискуссий! Манька – ты кур накормила?.. Сонька – марш поливать!.. Мам, ты у телевизора полдня, а ужин? Детям некормленым спать ложиться?..

Она собралась вернуться на кухню и тут заметила только что влетевшего в дом сына и чуть не взвыла.

– Олег, горе ты мое, где ты так угваздался?.. Тетя Поля, вы его разденьте, а я воду поставлю греться. И Пашку заодно помоем.

В новогоднюю ночь Президент СССР попрощался с великой страной, которую за три недели до этого поделили в Беловежской пуще. Вместо Союза Советских Социалистических Республик появилась суверенная Россия и непонятное межгосударственное образование – СНГ.

Все охали и ахали. Ольга Петровна не могла поверить: как это, и Таллин, и Рига, и Киев теперь заграница? Маня с тетей Полей хвалили Ельцина за решительность, а Григорий Иванович каждый день напивался, оплакивая родину.

Светлана тоже поохала вместе со всеми, но вскоре решила, что ее это не касается, своих забот полно. До конца зимы еще далеко, а Олежка так вытянулся, что пальтишко еле попу прикрывает, и валенки малы. У нее самой зимние сапоги «каши просят».

Из всех подарков Шереметьева Света носила только эти сапоги и кожаную куртку на меху. Остальное: нарядные платья, босоножки на высоченном каблуке – постепенно выходило из моды и было запрятано в шкаф подальше. Некуда ей было наряжаться, да и некогда. Она даже в зеркало теперь раз в день смотрелась, по утрам, когда собирала волосы в тугой узел на затылке.

Первое время при любом упоминании о Шереметьеве Светлана впадала в бешенство. «Он гад и предатель – кинул родину, свалил за границу!» – кричала она Манюне, бесконечно благодарной, что Юрий приехал тогда и отвез ее в больницу.

О том, что Шереметьев звал ее с собой, Света молчала. Молчала потому, что со временем стала сомневаться, правильно ли поступила, отказавшись. Поехав с ним, жила бы она сейчас в достатке и довольстве в какой-нибудь тихой Швеции, и не было бы этих бесконечных забот, этой каторжной работы, тревожных мыслей о завтрашнем дне. Он отказался жениться, но все-таки признался, что любит. Света вспоминала его жадные, но нежные руки, его поцелуи… Да, он страстно хотел ее, и уж она бы дожала его после – женился бы, как миленький! И Олежку взяла бы с собой туда, на благословенный Запад, а может, и остальных со временем перетащила. Сколько людей уже уехало, и никто не возвращается, все стараются семью к себе вызвать.

Сознавая, какой шанс упустила, Светлане хотелось выть от обиды. Поэтому, едва вспомнив Шереметьева, она говорила себе: «Я не буду думать о том, что упустила. Этот сукин сын вообще не заслуживает, чтобы о нем думали!»

Впрочем, вспоминала она его не так уж часто. Некогда было.

Наступление эры рыночной экономики поначалу обрадовало Светлану появлением продуктов в магазинах. Их становилось все больше, но они дорожали на глазах. Кооперативные ларьки, вырастающие на улицах как грибы после дождя, стали вызывать раздражение. Во всех были разные цены, и, чтобы не переплатить, приходилось обегать чуть не полсотни ларьков на Сенной. Каждый раз Света возвращалась с набитой съестным тележкой, расстроенная ежедневно растущими ценами. А еще ее бесили азербайджанцы, владельцы ларьков, вечно торчавшие возле своих точек, загораживая проход и громко переговариваясь. Поди пойми, какие шуточки они отпускают ей вслед на своем тарабарском языке! Вслух она ругала торгашей, взвинчивающих цены, а в глубине души рождалась зависть.

Вот же умеют люди нажиться, заработать! Самое выгодное это дело – продуктами торговать. Государства рушатся, президенты приходят и уходят, а кушать хочется всегда.

Еще она завидовала теткам, раскладывающим на занозистых дощатых ящиках яркие кофты с люрексом, куртки из искусственной кожи, женское белье. Все это было ужасного качества – кофты быстро растягивались, нарядные кружевные трусики разваливались после третьей стирки – но тетки-то наживались! Света представления не имела, где и почем они добывали свой товар, но подозревала, что прибыль от такой торговли неплохая.

Вот бы и ей так – достать товара, а потом продать с выгодой! Но где взять деньги, чтоб его купить? А продать она могла только ставшие ненужными нарядные платья, и со временем продала почти все там же, на Сенной.

Весь Ленинград, недавно переименованный Собчаком в Санкт-Петербург, ездил на Сенную площадь, пытаясь что-то ненужное продать или, наоборот, купить необходимое подешевле. Впрочем, стихийные рынки возникали на каждом шагу, Ельцин даже издал специальный указ, разрешающий гражданам торговать всем и везде.

Будь у Светы возможность – уж она бы с этим указом развернулась, уж она бы разбогатела, торгуя! Но она только сжимала от зависти зубы, проходя мимо прилавков возле метро, где шла бойкая торговля яйцами, бакалеей, куриными окорочками, всем подряд. Если бы хоть продавщицей устроиться… Они работают на проценте и, говорят, немало получают. Но куда ей! «Инвалидная команда» с детьми пудовой гирей висит на ногах. Вот жила бы одна с сыном, а еще бы лучше – совсем одна…

Прежде казалось, работая в трех местах, она получает больше, чем инженер, но сейчас этих денег не хватало ни на что. Зарплаты росли значительно медленнее цен, про мизерные пенсии и говорить нечего.

«Господи, – вздыхала Света, пересчитывая деньги в тощем кошельке, – буду ли я когда-нибудь жить, не считая копейки?»

Не меньше, чем ларьки, ее раздражали инвестиционные фонды, о которых все вокруг твердили, что туда надо вкладывать деньги или ваучеры. Полина Григорьевна с восхищением рассказывала о мужчине из соседней парадной, который вложил деньги в «Гермес» и теперь получает дивиденды.

– Представляете, – возбужденно делилась чужой радостью тетя Поля, – он внес туда четыре ваучера и еще сколько-то рублями, и теперь каждый месяц ему начисляют проценты, а они очень большие. В первый месяц дали десять тысяч, во второй – одиннадцать, в третий – целых пятнадцать!

– И он их получает? – не поверила Света.

– Мог бы получать, но там оставляет, в фонде. Ведь это намного выгодней! Проценты на проценты – скоро он миллионером станет.