– А почему?

– Вы сильно изменились, Вова, со времени нашего знакомства.

– Надеюсь, в лучшую сторону?

Теперь кивнула она.

– Просто тогда времена были такие, что без клыков никак, – грустно проговорил Драпецкий.

– Да, наверное, – согласилась она.

– Теперь, когда есть капитал и он приумножается, хочется созидать. Ведь в душе я никакой не монстр. Люблю свой город, свою страну, как это не пафосно звучит.

– Я знаю, Вова. – Она тихонько дотронулась до его руки.

– Ну, вот мы и приехали, – отозвался он с легкой хрипотцой в голосе и добавил, слегка смутившись: – У вас очень милый сердечный друг.

Мирослава невольно фыркнула.

– Он не сердечный друг, а сотрудник агентства. Как говорят американцы, не будь к ночи помянуты, ничего личного.

– Жаль, поверьте моему опыту, вы были бы прекрасной парой.

Мирослава рассмеялась, выбралась из салона и помахала уезжающему Драпецкому.

Едва она вошла на свой двор, как Дон прижался к ее ногам.

– Ты чего у ворот сидишь? – спросила она у кота.

Он тут же ответил ей целой серией различных по тональности звуков.

– Понятно, – сказала Мирослава и взяла кота на руки.

– Ты же знаешь, что у меня такая работа, – прошептала она в мягкое ухо кота.

Он тихо что-то проскрипел.

– Я тоже скучаю, – сказала Мирослава, уткнувшись носом в его теплую мягкую макушку.

За чаем Волгина рассказала Морису о своей поездке, стараясь не упускать мелочей.

– Вы не ожидали, что Карина сама захочет поговорить с вами?

– Нет, конечно, я хотела просто присмотреться к ней.

– Вы верите тому, что она сказала?

– В сущности, да. Ведь это легко проверить.

Морис кивнул.

– Вот ты этим и займешься, – улыбнулась она.

– Хорошо. А чем займетесь вы?

– Ничем. Я собираюсь лениться.

– До вечера?

– До утра. Вернее, даже почти до обеда завтрашнего дня.

– Вот как?! – удивился он.

– Если, конечно, не случится ничего срочного.

Она действительно ушла к себе, распахнула окно. Устроилась в кресле и погрузилась в чтение книги Лажечникова «Ледяной дом». Спустилась вниз она только к ужину.

Морис сообщил, что проверил информацию о пребывании Карины Доброшиной на вечеринке на теплоходе. Была она там, как и сказала, вместе со своим другом Клюевым Денисом Севастьяновичем.

Только Карина в разговоре с Мирославой не упомянула, что злоупотребила шампанским и рвалась танцевать обнаженной на палубе с помощником капитана. Гости не возражали, но помощник капитана упирался, а Клюев Денис Севастьянович так просто рассвирепел.

Скандал удалось замять силами присутствовавшего там тамады. Все было обращено в милую импровизационную шутку. Но Денис Севастьянович не сразу простил свою пассию и разговаривал с ней сквозь зубы.

– Да, теперь понятно, почему Карина так боится быть замешанной еще и в криминальную историю с Мерцаловым.

– Я уточнил, она, расставшись с Мерцаловым, буквально через неделю сошлась с Клюевым и с Мерцаловым больше не общалась, как говорят светские хроники.

Мирослава смотрела непонятно куда, Морис оглянулся.

– Что вы там увидели?

– Ничего, просто задумалась.

– О чем?

– Да о том, что раньше писали о сталеварах, шахтерах, доярках, ученых, людях искусства, а теперь, чтобы попасть в светские хроники, нужно стать содержанкой.

Морис весело расхохотался.

– Но вы-то точно не желаете попадать на страницы газет.

– Не желаю, – кивнула она, – но с удовольствием бы почитала о людях труда, об их достижениях, о талантах, которыми всегда была богата наша земля. И поверь, мне гораздо интереснее узнать, как проводит свободное время слесарь Иванов, токарь или шахтер Петров, как они общаются с детьми, как живут со своими женами, чем о грязных танцах всяких дам полусвета. И просто терпеть не могу, когда разные дамочки трясут своими шмотками с экранов телевизоров.

– Я не знаю, что и сказать, – вздохнул Морис.

– Ничего не говори…

Раздался звонок.

– Это Шура, – вздохнул Морис.

Наполеонов явился не в лучшем расположении духа. Детективы не стали его ни о чем расспрашивать, чтобы не вогнать в еще большую мрачность.

– Вы сегодня что-то читали? – решил Морис затронуть за чаем нейтральную тему.

– Как ты догадался, что я читала?

– Просто, – улыбнулся он, – если вы не работаете, не гуляете в саду, а тихо сидите у себя в комнате, то наверняка читаете.

– Я могла спать, – улыбнулась она.

– Вы никогда не спите днем.

– Ничего от тебя не утаишь. Я и правда читала.

– Что, если не секрет?

– Лажечникова «Ледяной дом».

– Читал несколько лет назад.

– И как?

– Именно из этой книги узнал, что русского самовара при правлении Анны Иоанновны еще не было.

– А я где-то читала, что он появился при ее дяде Петре I, – улыбнулась Мирослава.

– Первое письменное упоминание о самоваре датируется 1746 годом, хотя, конечно, точно, когда появился самовар, никто не знает, – сказал Морис, – но зато известно, что к концу XIX века в России появились целые династии самоварных мастеров. Фамилии, правда, не назову.

– Копырзины, Тейле, Баташевы и так далее, – подал голос Шура.

– О, великий немой заговорил, – обрадовалась Мирослава.

– Чего это тебя на русскую старину потянуло? – спросил Шура.

Мирослава повела плечами.

– Знаешь, Шура, – сказала она грустным голосом, – оказывается, Тредиаковский требовал запретить Ломоносова.

– Эка, удивила, – хмыкнул Шура, – у нас, если дали бы волю, все друг друга запретили бы.

– Не преувеличивай!

– Если только самую малость. Между прочим, я читал эту книгу еще пацаном. И угадай, кто меня больше всего впечатлил?

– Мариорица!

– Щас!

– Волынский?

– Ну уж.

– Сдаюсь.

– Педрилло!

– О!

– Сначала он звался Пьетро Миро, – заметил Морис, – и был скрипачом.

– Да уж, нам не понять, как можно добровольно пойти в шуты и вдобавок ко всему жениться на козе.