К счастью, барон не стал долго обижаться. Все-таки, слишком давно жил его прародитель, чтобы принимать насмешку над именем близко к сердцу.

— Герцоги Силингии являются потомками короля, равно как короли Ботэна. Даже на престоле Севра находится его потомок по женской линии. Ильгранд женился на Белолике, праправнучке Алуэна.

— Так что с могилами? — напомнил я.

— А, ну да… У Алуэна Мохнатые Щеки двенадцать могил. По одной на каждое государство. И все они пользуются дурной славой.

Двенадцать могил? Хм… А почему нет? Великий король мог позволить себе двенадцать могил. Плохо только, что у могил дурная слава. Впрочем, так и должно быть. В Швабсонии я наслушался разных баек — мол, в древних курганах, где лежат убитые герои, водится нечисть, а если не водится, то могильные насыпи, скрывавшие под собой боль и кровь, притягивают к себе чертей, вампиров, колдунов. Но я всегда спокойно относился и к кладбищам, и к курганам. И спать на них приходилось, и лагерь ставить. Не помню случая, чтобы кто-нибудь из мертвых героев вдруг вылез из-под земли, и принялся пакостить живым. Кровь давно высохла, тела истлели, а души обрели вечный покой.

В Силингии мой здравый смысл и прагматизм уже не раз давали сбой, и теперь я мог рассчитывать только на опыт и интуицию. Мне не особо нравился курган, под которым лежит король с небритыми щеками, но опасности от него я не чувствовал. Вот, что мне действительно не нравилось, так это погода. Вроде, все тоже самое, но что-то заставляло насторожиться. Я посмотрел на небо — там только что плыли симпатичные кудрявые облачка, но они вдруг принялись разбегаться, словно испуганные барашки при виде волков. Чего это они? Неужели испугались тучек, наплывавших из-за горизонта? А тучки необычные — свинцового цвета, правильной формы, чего в природе не должно быть и двигаются навстречу друг другу слишком быстро, чего тоже не должно быть.

Неожиданно над землей пронесся холодный пронизывающий ветер, сменившийся духотой, какая бывает перед грозой. Гроза зимой? Слышал, что так бывает, но очень и очень редко. А тучки уже сбиваются в грозовую тучу. Нет, определенно сейчас случится какая-то пакость.

Дальше я не стал забивать голову мыслями, а приподнявшись на стременах, заорал:

— Обоз, стой! — Подождав, пока телеги и кони не встанут, отдал приказ: — Возчики — выпрягай лошадей! Раненых снять с возов и положить под телеги! Всем в лес!

За те несколько дней, что я пробыл в роли начальника конвоя, жандармы и обозная прислуга привыкли подчиняться мне безоговорочно, без вопросов. Любо-дорого посмотреть, как мужики выпрягают коней, а рыцари, уложив раненых товарищей, разворачивают лошадей в сторону леса.

Я с тревогой смотрел, как свинцовые плиты на небе наползают друг на друга, превращаясь в причудливую чешую невероятной рыбы, закрывающей солнце. Вот уже засверкали молнии, прозвучал первый раскат грома, а второй донесся уже совсем рядом, стало быть, скоро накроет.

— Колдовство, — уверенно произнес придворный маг, успевший поменять повозку на седло своего коня.

Я хотел рявкнуть на Габриэля — дескать, какого тоффеля не слушаешь распоряжений воинского начальника, и не чешешь в лес, но не успел. Холодный ветер задул с такой силой, что кое-кто из людей не устоял на ногах, ярдах в десяти от нас ударила молния, земля загорелась, хотя там и гореть-то нечему — ни кустов, ни травы. Спустя какое-то время ударил такой раскат грома, что у меня заложило уши, лошади испуганно заржали, вставали на дыбы, опрокидывая людей, несколько коней вырвалось, и стремительно понеслись на пустошь.

— В лес! Быстро!

Я орал, срывая голос, подгоняя отстававших. Снова ударила молния, на сей раз попав в обоз и вверх потянули клубы дыма.

— Тушить! — прокричал маг, пытаясь рвануть к телеге, но я успел ухватить его коня за повод.

— Черт с ней с телегой, люди дороже! — рявкнул я. — В лес!

Мой рык перекрыл звуки очередного раската, а конь у господина мага даже присел.

Ударила еще одна молния, да так точно, что попала в отставшего коня. Бедняга успел заржать, умирая, запахло горелым мясом, а между яркой вспышкой и новым раскатом, а откуда-то сверху донесся самодовольный хохот. Так может смеяться мерзавец, радующийся чужому горю, упивающийся собственной безнаказанностью.

Ветер прижимал людей и коней к земле, молнии били беспрестанно, а сверху доносился хохот. Слушая затухающее ржание еще одной умирающей лошади, я зверел от злости, и сходил с ума от чувства беспомощности. Эх, как бы мне хотелось отыскать этого колдуна, что насылает на нас молнии и громы, и распластать его от плеча до задницы.

Но все-таки, почти все люди и кони скрылись в лесу, а молнии теперь поражали старые ели. И что, нам теперь там и сидеть? Эх, сволочь. Как бы мне до тебя добраться?

Повинуясь наитию, я соскочил с Гневко, выбежал на открытое место, обнажил клинок и вытянул его в сторону тяжелых грозовых туч, словно вызывая на поединок неизвестного колдуна. Наверное, со стороны это могло показаться несусветной глупостью, но я был уверен, что поступаю правильно.

Сверху опять раздался смешок, а в меня немедленно полетела молния.

Первая огненная стрела ударила в стороне, вторая взрыла землю у ног, а третья угодила точнехонько в мой клинок.

От удара я не устоял на ногах, упал на колени, но молния, вместо того, чтобы пройти насквозь и впиться в землю, отразилась от стали и ушла куда-то высоко-высоко, в самое небо, туда, где сталкивающиеся свинцовые облака образовывали небольшой просвет.

Сверху раздался жуткий, нечеловеческий крик боли, скорее похожий на вой, донесся хрустальный звон разбитого стекла. И сразу же грозовые тучи разошлись, а в небе опять засветило яркое солнце. Кажется, даже камни могильника повеселели, а земля уже не казалась такой черной.

Но радости не было. Накатилась такая усталость, словно одна из чугунных плит, болтавшаяся в небе, рухнула мне на спину, вдавив в землю. Показалось, что из меня выпили все соки, и хорошенечко выжали. Хотелось рухнуть на промерзшую землю, полежать, но меня уже тыкал носом мой верный гнедой, подставляя тот бок, где висела фляга. Гневко даже присел, чтобы было удобнее. Теперь бы еще доползти, и снять флягу.

— Господин граф, разрешите помочь, — услышал я знакомый голос.

Тот самый фон Кестнер, стоявший прошлой ночью на карауле, снял флягу, откупорил пробку.

— Спасибо тебе, добрый человек, — пробормотал я, поднося горлышко к потрескавшимся губам.

Руки ходили ходуном, не слушались и, если бы не помощь рыцаря, расплескал бы всю воду. Напившись, перевел дух, и спросил:

— Как там народ? Лошади?

— Пока не знаю, — растерянно отозвался рыцарь и смущенно спросил: — Ваше Сиятельство, а что вы такое сделали?

— А хрен его знает, — устало отозвался я. — Ты лучше нашего мага спроси.

— Господин фон Скилур пребывает в полнейшем изумлении и смятении, все остальные тоже, — сдержанно хохотнул рыцарь.