относился как к семье, хотя и держал их на расстоянии вытянутой руки и возлагал на них очень большие надежды.

У меня свело живот, когда он появился в поле зрения.

Данте ждал в фойе, склонив голову над телефоном. Он придерживался темы 1920—х годов со своей фирменной точностью: элегантный твидовый костюм-тройка из угольного твида, подходящая к нему шляпа, фирменный хмурый взгляд.

— Если ты будешь продолжать хмуриться, твое лицо так и застынет. — Я попыталась говорить легким тоном, но вышло неловко и с придыханием.

Его глаза метнулись вверх.

— Очень х... — Резкая пауза в его фразе зарядила воздух, внезапная и разрушительная, как удар молнии.

Мои шаги замедлились, а затем и вовсе остановились.

Каждое нервное окончание заискрилось от осознания, мурашки побежали по позвоночнику, а кислород покинул мои легкие, когда наши взгляды встретились.

Данте не сводил с меня глаз, но его внимание каким-то образом касалось каждого сантиметра моего тела, пока оно не ожило, как черно-белый фильм, переведенный в техноцвет.

— Ты выглядишь... — Он сделал паузу, на его лице промелькнула не поддающаяся определению эмоция. — Хорошо.

Темное, бархатистое звучание слова хорошо пронеслось по моим венам.

Зеркало рядом с ним отражало то, что он видел — кружевное платье из бисера цвета слоновой кости, обнажавшее мою спину и плечи и ниспадавшее изящной линией до бедер. Замысловатые, густо вытканные узоры на стратегических участках не позволяли платью быть полностью прозрачным, но оно все равно граничило бы со скандалом, если бы не элегантный крой.

Наряд обнажал километры кожи и заставлял меня выглядеть почти голой на расстоянии, но в Вальгаллу одеваются не для того, чтобы слиться с окружающей обстановкой.

Они одеваются, чтобы выделиться.

— Спасибо. — Я проглотила хрипоту и попыталась снова. — Ты тоже. Двадцатые тебе идут.

Уголок его рта приподнялся.

— Спасибо.

Он протянул руку и после недолгого колебания я взяла ее.

Тишина окутала нас, когда мы поднялись на лифте в вестибюль и скользнули на заднее сиденье ожидающего нас Роллс—Ройса.

Я провела рукой по юбке, не зная, что еще сделать.

— Как работа? — спросила я, когда молчание затянулось к некомфортной точке. — Я почти не видела тебя всю неделю.

— Скучала по мне? — Веселье удлинило его манеру говорить.

— Так же, как моряк скучает по цинге.

Удивление прорвалось во мне, когда он рассмеялся. Не хихиканье, не ехидство, а честный, как бог, смех.

Приятное звучание наполнило машину и просочилось под мою кожу, где превратилось в цветок удовольствия.

— Ты действительно придумываешь самые лестные сравнения. — Его сухой тон контрастировал с блеском в его глазах.

Мой желудок взвизгнул, как будто я только что скатилась с американских горок.

Вид смеющегося, незащищенного Данте был совершенно катастрофическим для моих яичников.

— Это талант, который я оттачивала в детстве. — Я попыталась сосредоточиться на нежелательной и, откровенно говоря, раздражающей реакции моего тела на простой смех. — Во время скучных светских мероприятий мы с сестрой играли в игру, где нужно было придумать хорошее сравнение животных для каждого гостя. Элис Фонг была кроликом, потому что она ела только салаты и постоянно дергала носом. Брайс Коллинз был ослом, потому что, ну, он был упрямым ослом. Ну и так далее.

Мои щеки разгорелись.

— Это звучит глупо, но это помогало нам скоротать время.

— Я в этом не сомневаюсь. — Данте откинулся назад, изображая непринужденную беспечность. — С кем бы ты меня сравнила?

С драконом.

Славный в своей силе, ужасающий в гневе и великолепный даже в покое.

— Если бы ты спросил меня до нашего перемирия, я бы сказала, что с плохо воспитанным кабаном, — ответил я вместо этого. — Раз уж мы так любезны, я повышу твой статус до медового барсука.

— Самое бесстрашное животное в мире. Я согласен.

Я моргнула от того, как хорошо он это воспринял. Большинство людей не оценили бы, если бы их сравнили с медовым барсуком.

— Отвечая на твой предыдущий вопрос, работа была... отягощающей. — Запонки Данте сверкнули в свете проходящего мимо фонаря. Серебряные, элегантные, с буквой V. — Сделка, над которой я работаю, заноза в заднице, но во вторник я лечу в Калифорнию, чтобы, надеюсь, закрыть ее.

— Сделка с Сантери? — Я читала о ней в новостях.

Одна бровь приподнялась.

— Да.

— У тебя все получится. Ты еще никогда не проигрывал в приобретении.

Его ответная улыбка могла бы растопить масло.

— Я ценю твою веру в меня, mia cara.

Тепло распространилось по мне, как лесной пожар.

Голос Данте и использование термина mia cara должны быть вне закона. Они были слишком смертоносны, чтобы распространять их на ничего не подозревающую женскую часть населения.

— Как прошел день рождения Типпи Дарлингтон? — спросил он непринужденно. — Баффи довольна?

Еще одна ниточка удивления пробралась в мою грудь. Я упомянула о вечеринке лишь однажды, несколько недель назад. Я не могла поверить, что он помнит.

— Все прошло хорошо. Баффи в восторге.

— Хорошо.

Я подавила улыбку, отвернувшись и уставившись в окно. Вопрос о Дарлингтонах сделал меня странно счастливой.

В пятницу вечером движение на Манхэттене было кошмарным, но, в конце концов, мы прорвались через затор и подъехали к паре огромных черных железных ворот с каменными сторожевыми башнями.

Данте протянул одному из охранников со стоическим лицом свое приглашение и членскую карточку, вшитую в чип. Охранник набрал что-то на своем компьютере, и прошло целых тридцать секунд, прежде чем ворота открылись с ровным электронным жужжанием.

— Сканирование автомобилей и биометрических данных, — сказал Данте в ответ на мой вопросительный взгляд. — Каждый человек и транспортное средство, желающее получить доступ на территорию, регистрируется в собственной системе клуба, включая персонал и подрядчиков. Если кто-то попытается войти без надлежащего разрешения один раз, его отпустят со строгим предупреждением. Если попытаются дважды... — Элегантное пожатие плечами. — Третьего раза не будет.

Я решила не спрашивать, что он имел в виду.

Иногда неведение было блаженством.

Мы ехали по извилистой дороге, освещенной сотнями светящихся фонарей на деревьях. Мне показалось, что мы находимся в загородном поместье, а не в верхней части Манхэттена.

Как такое место могло существовать посреди города?

Тот, кто его построил, должно быть, вложил целое состояние в покупку всей земли и разрешений, необходимых для создания настоящего частного оазиса на одном из самых желанных участков в стране.

Я выросла в окружении богатства,