Этот день – один из тех зимних дней, которые люблю больше всего. На небе ни облачка, мороз ниже 10 градусов пощипывает лицо. Снег свежий, и солнце медленно появляется над верхушками деревьев. Я совершенно один на «королевской трассе», она считается визитной карточкой Веркора. Останавливаюсь, чтобы полюбоваться великолепным видом, который расстилается передо мной. Я спокоен, умиротворен.

Когда возвращаюсь домой, Элен держит в руке тест на беременность. Положительный. Я обнимаю ее, и мы оба улыбаемся. Это идеальный день.

По дороге в аэропорт Лиона мы обсуждаем счастливое событие, которое изменит нашу жизнь. Радио, звучащее фоном, неожиданно привлекает наше внимание. Неизвестные проникли в редакцию сатирического журнала Charlie Hebdo и открыли огонь во время рабочего совещания. Двенадцать погибших.

Мы в ужасе перед такой ненавистью, в то время как через несколько месяцев сами собираемся дать начало новой жизни. Я вспоминаю спокойствие, которое чувствовал несколькими минутами раньше, и не понимаю. Как можно совершать такое?

Год назад я впервые одержал победу в Оберхофе во время масс-старта. Это не помешало Венсану Дефрану прислать мне сообщение, в котором он дружески подтрунивает надо мной и напоминет, как он это делал, начиная с моих первых побед, что я стану мужчиной только тогда, когда, как он, выиграю спринт Оберхофа… Я рассчитываю, что заставлю его сменить пластинку!

Как и всегда в этом месте, погода стоит ужасная, это коктейль из дождя, ветра и тумана, в очередной раз заставляющий думать об угрозе отмены соревнований, даже если отмена невозможна из-за давления телеканалов в союзе с тридцатью тысячами немецких болельщиков, которые не испугались стихии и собрались, чтобы петь «Oh wie ist das schön»[19] в перерывах между поглощением колбасок и пива.

Если некоторые победы бывают «легкими», то сегодня это не так. Мое скольжение посредственно, а ошибка на стрельбе лежа еще больше затрудняет задачу. Все еще отставая от Бьёрндалена на последней отсечке, я отдам все силы, чтобы в итоге превзойти его на четыре маленькие секунды.

Не знаю, стал ли я мужчиной, но очевидно одно: события последних дней заставили меня еще больше повзрослеть.

На следующий день дождь сменился снегом, но ветер стал неконтролируемым. Как часто бывает при таких условиях, многие из нас избежали ловушек на первых двух огневых рубежах, поскольку это была стрельба лежа.

После двух кругов никто из десятка человек лидирующей группы, к которой принадлежу и я, не горит желанием возглавить гонку. Остаются еще две стрельбы стоя, и я не хочу рисковать, доверяя свою стрельбу воле случая. Когда стоишь напротив мишени, воздействие ветра на винтовку слишком сильно. Оно дестабилизирует дуло винтовки, направляя пулю далеко от цели. Невозможно. Я решаю оторваться от пелотона и бежать один.

Мой выбор оправдывает себя на первой стрельбе стоя. Я попадаю на стрельбище между порывами, которые налетают через равные интервалы, тогда как мои преследователи вынуждены стрелять в настоящую бурю. Кажется, моя решительность вознаграждена!

Итак, перед последней стрельбой я один на большом стадионе Оберхофа. Мне нужно пробежать 500 метров вдоль трибун как можно ближе к ним, укрываясь от ветра, который затрудняет движения. Чувствую дыхание публики в нескольких сантиметрах от себя. Я знаю, они хотят, чтобы я провалился на стрельбе, чтобы гонка снова обрела интригу, а также, чтобы местный уроженец Эрик Лессер, идущий третьим, мог догнать и затем обойти меня.

Я становлюсь на изготовку напротив мишени под номером один, как того требуют правила. Глубоко дышу, чтобы как можно больше насытить организм кислородом, а также замедлить сердечный ритм, который сейчас близок к 180 ударам в минуту.

Вставляю обойму и фиксирую взгляд на мушке винтовки. Я мысленно вхожу в туннель, который через пятьдесят метров заканчивается мишенью как единственным выходом. Все вокруг перестает существовать, я один в своем пузыре.

Сосредоточиваюсь на том, чтобы проделать движения, которые я столько раз отрабатывал. Прицелиться, мягко сдвинуть полукилограммовый курок указательным пальцем. Раздается выстрел, и я вижу, что мишень закрылась. Один раз, два раза, три раза. В этот момент моя винтовка становится неуправляемой. Теперь ветер дует так сильно, что телекамера, которая меня снимает, до этого надежно закрепленная на треноге, начинает раскачиваться. У меня есть две альтернативы. Я могу быстро выпустить две последние пули без малейшего шанса попасть в мишень, а затем пробежать два штрафных круга и оказаться по-прежнему далеко впереди, поскольку мое преимущество это позволяет. Сделав такой выбор, я практически наверняка выиграю, но… это решение кажется мне неэлегантным, далеким от спортивного духа, который во мне живет. Я также могу подождать, когда ветер на несколько секунд утихнет, чтобы пытаться попасть в мишени последними двумя пулями… Это рискованно, но такое решение мне ближе. Я рассматриваю только второй вариант. Предпочитаю проиграть, пытаясь завершить гонку красиво, чем выиграть, намеренно допустив два промаха.

Захваченный бурей, поднимаю голову от винтовки и, уставившись куда-то в пустоту, жду. Секунды идут, как в замедленной съемке. Когда мне удается выпустить четвертую пулю, я уже растерял все преимущество над соперниками, которые тоже приступили к стрельбе, удивленные тем, что видят меня здесь. В обстоятельствах, когда мне нельзя промахнуться, проведя минуту как можно более неподвижно, ощущаю то, что биатлонисты называют «трясучкой». Ноги начинают дрожать. Как и любой, кто попадал в такую ситуацию, знаю, что ждать больше нельзя. Прицеливаюсь в черноту мишени и освобождаюсь от этой пытки. Я отстреливаюсь без промаха, и сам не могу в это поверить.

Это не самая большая моя победа, но, определенно, самая впечатляющая. Соединив терпение и риск, я использовал в этой гонке все элементы, которые делают меня хорошим биатлонистом, а также подчинил самую неукротимую из стихий! Иностранные тренеры один за другим приходят пожать мне руку, с уважением качая головой. Я очень горд.

Еще не прошла и половина сезона, но после этого этапа я имею такое преимущество в Кубке мира, которое заставляет думать, что никто уже не сможет меня догнать. Я не хочу расслабляться – в биатлоне все меняется очень быстро, – но неизбежно испытываю некоторое облегчение. Погодные условия и пережитые на этой неделе эмоции заставили меня потратить очень много энергии, а расписание гонок не оставляет возможности для полноценного восстановления. На первой же тренировке на следующий день я чувствую, как непослушны мои мышцы, будто лишены всех сил. В дальнейшем это ощущение сохранится.

Каково же мое удивление, когда, придя для интервью в конференц-зал нашего роскошного отеля с видом на Осло-фьорд, я обнаруживаю сидящего там немца Симона Шемпа. Кати, мой пресс-атташе, только что отклонила предложение о нашем совместном интервью для немецкого телеканала ZDF.