Прхала хотел возразить резкостью, но, встретившись с глазами Каппеля, которые, несмотря на демонстративно спокойный тон, прямо полыхали яростным пламенем, смешался. Он еще вчера испытывал некоторое уважение к белым, рядом с которыми воевал на Волге, хотя они и влачили теперь жалкое существование, собственноручно погубив свою государственность, притом имели войск намного больше, чем красные.

Но теперь появился страх!

– Ваше командование сделало все, чтобы спасти корпус и то неимоверное число набитых имуществом вагонов, что вы стараетесь вывезти из Сибири. Заключило соглашение с Политцентром, передало ему Верховного правителя адмирала Колчака и золотой запас нашей страны и в дополнение помогло иркутским «товарищам» перебросить сюда довольно многочисленный отряд красных. Хотя, освобождая пути, могло бы пропихнуть до Черемхова десятка два эшелонов вашей дивизии. С чего бы это такая предупредительность со стороны генерала Сыровы?

Прхала ничего не ответил на этот вопрос, потому что осуждать действия своего начальства перед командующим чужой армией – дурной тон для любого военного, который после такого шага не достоин носить погоны. Но была еще причина: сам полковник высказался бы еще резче – интересы Чехии должны соблюдаться, но никак не откровенным предательством своего союзника. Но что может сделать простой офицер, когда идет большая политика, в которой, судя по всему, белых списали со счетов?

– Ваши деятели крупно ошиблись, полковник, – Прхала заметил снисходительную улыбку Каппеля – ему показалось, что тот читает его мысли как открытую книгу. – И пусть вместо эсеров сейчас ВРК, они продолжают делать уступки. Опять, я их не осуждаю при вас, понимаю, что политика грязное дело, тем более такая. Вот только договариваться сейчас с большевиками поздно – 5-я армия, что так настойчиво преследует нас от Красноярска, на соглашение с вами пойдет лишь в одном случае…

– В каком?

Прхала не выдержал тяжелой паузы, которую создал русский главком, может быть, умышленно, налив себе в чашку горячего чая из самовара и бросив в кипяток кусок колотого сахара.

– Они должны быть полностью уверены, что Иркутск с его запасами и золотым эшелоном останется в их власти. А дать такую гарантию вы не сможете, и знаете почему?

Пауза снова возникла, тягучая и волнительная, но на этот раз чех промолчал. Он был словно придавлен насмешливым, но неожиданно ставшим тяжелым и страшным взглядом русского генерала. А тот четко, разделяя каждое слово, медленно произнес:

– Потому что на этот счет у нас свое мнение, и не пройдет недели, как вы в этом убедитесь! Если потребуется, мы расколотим красных в Иркутске вдребезги, и нет такой силы, что нас остановит!

Юго-западнее Зимы,

командир Ижевского конного полка

полковник Ефимов

– Быстрей, братцы, поспешай!

Услышав последнее слово, Авенир Геннадьевич невольно усмехнулся. Поход от Щегловской тайги до Нижнеудинска запомнился полковнику совершенно иным – вытянутые в дебрях бесконечные колонны саней, скрипящие на снегу полозья и постоянные выкрики ездовых – «понужай». Вот так и «понужала» белая армия, стремительно уменьшаясь от смертей, тифа, сдавшихся в плен, отставших в дороге.

Два месяца назад его полк насчитывал семь с половиной сотен офицеров и солдат, а сейчас и половины не наберется. Нет, в боях погибли не многие, да и засады партизан не нанесли серьезных потерь, а про дезертиров и говорить смешно. Не для того восстали рабочие Ижевского оружейного завода против большевиков, чтоб на их сторону перебегать, а потому красная агитация ни на них, ни на воткинцев совершенно не действовала. Зато число пропагандистов, радеющих за Советскую власть, моментально уменьшалось – их сразу убивали, даже не выслушивая.

Тиф – вот причина несчастий!

От дивизии едва восемь сотен человек могли держать оружие в руках, еще больше лежало на санях, мечась в бреду. Но все продолжали идти вперед, прорываясь в заветное Забайкалье, надеясь хоть там немного отдохнуть. Рабочие не являлись какими-то бесстрашными былинными героями, они были просто людьми, желающими выжить. Но не бежали, спасая свои шкуры, а шли вместе, плечо к плечу, страшась не столько погибнуть, сколько остаться в полном одиночестве, без поддержки друзей и боевых товарищей.

Вот и вчера вечером, узнав, что в Зиме идет бой, они поспешили выйти еще ночью, на выручку своим. Всем было известно, что в авангарде остатков 2-й армии идут их братья-воткинцы, пробивая дорогу на восток, вот потому и торопились ижевцы, постоянно клацая на ходу затворами винтовок, проверяя, чтобы не замерзла смазка. Да держали в кармашках патронташей по три-четыре обоймы патронов, все, что осталось, – на час боя должно хватить, если экономно тратить. Дальше только идти в штыки, схлестнуться с красными в безжалостной рукопашной – сколько было у них таких «беспатронных» атак за войну, и не вспомнишь.

Хотя полк и считался конным, но являлся скорее ездящей пехотой, способной к быстрым переходам. Шашек и сабель у доброй половины бойцов не было, да и не многие умели ими толком владеть. Да что клинки – седел, и тех не хватало, и треть всадников сидела на плотно свернутых попонах, упираясь в стремена сапогами и кое-как держась на костлявых хребтах усталых крестьянских лошадок.

Какая там лихая кавалерия из заводских рабочих – тут слова императора Петра Великого как нельзя лучше подходят, когда тот приказывал всем пехотным офицерам, проходя мимо драгун, немедленно спешиваться и вести своего коня в поводу. Дабы не вызвать насмешек, что собака на заборе и то лучше сидит…

– Господин полковник, там наш разъезд! Воткинцы!

– Давай их сюда, – Ефимов оживился, отерев рукавицей снежную изморозь, покрывавшую бороду и усы, отросшие за месяцы похода. И тут же к нему на неспешной рыси подъехали пятеро верховых, пусть и разномастно одетых, но у каждого на плечах были такие же синие погоны «рабочих дивизий», как у него, только с литерами «втк». Один из них, с двумя нашивками унтер-офицера, сразу доложил зычным и радостным голосом:

– Разбили на станции вчера красных, наши с иркутянами перекололи и вырубили больше тысячи, взяли две пушки, пулеметы, много патронов! Да и приоделись немного – у них полушубки и шинели новые, в Иркутске получали со складов, пленные говорят, что там разного добра много, всего навалом, и сахара, и одежды, и воинского снаряжения!

Раздевать побежденных, убитых и особенно пленных перед их расстрелом, чтоб одежду не портить, было привычным для гражданской войны делом – чего зря добру пропадать. Тут Ефимов не удивился, но вот следующие слова унтера просто ошарашили видавшего виды полковника.

– Мы теперь вместе пойдем – генерал Каппель приказал нас заедино свести в одну бригаду! Ваш генерал назначен командиром, а наш Борис Эммануилович будет у него начальником штаба…

– Владимир Оскарович жив?! Он же недавно умер, – не сдержавшись, потрясенно воскликнул Авенир Геннадьевич. – Нам вчера приказ главкома Войцеховского прочи…