В отсутствие полномасштабного опроса общественного мнения невозможно дать удовлетворительные ответы на эти вопросы. Однако из-за их важности я все же попытался это сделать, используя ограниченные доступные данные – в основном из выборки Нортвью и выборки Брайтона; удалось выявить некоторые поразительные различия, а также случаи, когда ожидаемых различий не оказалось.

1. Массмедиа и общественность. Первое и, пожалуй, самое поразительное отличие – между СМИ и разными типами общественного мнения. По большинству параметров этого сравнения реакции СМИ на модов и рокеров были более экстремальными и стереотипными, чем любая из выборок общественного мнения. Это не означает, что массмедийные образы не впитывались и не преобладали в ходе формирования реакции, отсюда следует, скорее, что общественность кодировала эти образы так, чтобы смягчить их более экстремальные последствия. В этом смысле можно сказать, что общественность лучше информирована о явлении, чем СМИ или блюстители морали, которые цитируются в медиа[131].

В то время как первоначальная ориентация средств массовой информации на модов и рокеров исходила из мотива угрозы и катастрофы, в этом ключе ответили чуть менее 50 % выборки Нортвью. Остальные либо рассматривали инциденты как проблему не столь широкого масштаба, либо (около 15 % респондентов) прямо обвиняли прессу в преувеличении ее масштаба. Аналогичным образом в брайтонской выборке 55,8 % оценили происходящее в исключительно отрицательных высказываниях, хотя только половина использовала прилагательные, ассоциированные с угрозой («отвратительное», «ужасное», «кошмарное»), а остальные – такие термины, как «раздражающее». Остальные 46,2 % выразили безразличие или же затруднились с ответом.

Что касается коэффициента прогнозирования в описании, то, хотя СМИ были уверены, что моды и рокеры не прекратят соперничество друг с другом, респонденты как из выборки Нортвью, так и из выборки Брайтона были не слишком уверены в этом. Из выборки Нортвью 42,5 % сочли, что это явление умрет, будучи лишь мимолетной фазой или модой; 15 % – что оно будет продолжаться, если не принять жестких мер, а 22,5 % – что оно неизбежно продолжится:

Это часть нашей повестки дня (врач).

Это не исчезнет, пока хватает шпаны с деньгами, которая жаждет внимания (социальный работник).

Теперь можно ожидать этого в каждые выходные – это будет продолжаться так же, как это было с демонстрациями противников ядерного оружия (член совета).

Остальная часть выборки не знала, будет ли иметь продолжение феномен модов и рокеров. Выборка Брайтона разделилась равномерно: 38,4 % считали, что моды и рокеры и дальше будут вести себя подобным образом, если не предпринять мер; 33,8 % – что это всего лишь мимолетная фаза; 29,8 % ответили: «Не знаю». Неопределенность в обеих выборках отчасти отражает тот факт, что вопросы задавались на довольно поздней стадии развития явления, когда уже имелись объективные признаки снижения его значимости. Тем не менее даже на этом этапе средства массовой информации ритуально использовали образы предсказания и неизбежной катастрофы.

В ответах на просьбу описать, какие молодые люди участвовали в инцидентах, респонденты в обеих выборках использовали несколько менее четкие образы и стереотипы, чем массмедиа. Так, в СМИ – если не брать в расчет особые образы, например, из речи об «опилочных цезарях», – ложная атрибуция сосредоточивалась на стереотипе зажиточной шпаны. Господствующую картину формировали подростки, взятые из традиционных «делинквентных классов», но при деньгах, ездящие на дорогих мотоциклах и более чем когда-либо склонные к бессмысленному насилию. В брайтонской же выборке 47,7 % респондентов считали, что это «обычные дети», которые просто развлекаются, а 33,9 % полагали, что это типичные правонарушители. Почти столько же (32,3 %) в выборке Нортвью считали, что моды и рокеры не отличались от всех остальных правонарушителей; дополнительными элементами были банда, униформа, мотоциклы: все компоненты образа «Ангел ада». 12,8 % считали, что только главари шаек были жесткими преступниками, тогда как остальные примкнули к ним просто из любопытства. 43,6 % не думали, что моды и рокеры являются преступниками: либо потому, что они происходили из разных слоев общества, либо потому, что они не имели реальных преступных намерений, а только хотели развлечься. Еще 11,3 % не определились с ответом. Что касается представлений о социальном составе модов и рокеров, то массмедийные образы были опять же несколько острее: в брайтонской выборке 30 % считали, что они происходили из рабочего класса и были учащимися средних школ, 15 % не были уверены и 5 % считали, что они богаты и принадлежат ко всем социальным классам.

По-другому увидеть образ можно, рассмотрев, какими средствами – если таковые были – модов и рокеров представили в качестве совершенно нового феномена. Новый тип девиантности обычно рассматривается как представляющий большую угрозу, нежели то, с чем справлялись ранее, и СМИ склонны были подчеркивать якобы новые элементы ситуации: больше насилия, больше массовой истерии и более высокий градус организованных столкновений между бандами. Очень немногие респонденты из выборки Брайтона рассматривали эти факторы как новые элементы: только четверо (6,1 %) ответили, что насилия было больше. Около 30 % считали, что речь идет о старых народных дьяволах (фарца, тедди-бои) под новым названием, в то время как самая многочисленная группа (56,9 %) считала, что новой чертой были большая зажиточность и мобильность. Чуть больше респондентов из выборки Нортвью (33,1 %) посчитали, что поведение само по себе было новым:

…Раньше было хулиганство, чистая дьявольщина, только для того, чтобы раздражать других… но не было ничего злобного: это новый элемент, чистый бандитизм (директор школы).

15,1 % считали, что единственными новыми элементами были больший достаток и мобильность, а еще 37,6 % – что в таком поведении нет ничего нового: старые актеры просто перешли на новую сцену, тедди-бои вышли из района Элефант-энд-Касл и получили большую известность, чем когда-либо:

В Попларе сейчас, наверное, спокойная и тихая атмосфера праздничных выходных (директор школы).

Вместо полдюжины неудачников в одном месте они все скопом в Клактоне (работник по делам молодежи).

Вместо того чтобы драться в парке Клэпхэм-Коммон или в каких-нибудь развалинах, они едут на курорты (работник по делам молодежи).

Часто излагаемая версия этой картины – образ основного контингента девиантов в новом обличье; как выразился один из молодежных лидеров Нортвью: «…теперь, когда олдермастонские демонстации против ядерного оружия завершились, все эти дети шныряют без дела». Такие образы могут столь же легко вводить в заблуждение, как и стереотип о большем насилии, истерии и организации – или даже более того, – но они не так пугающи.

Оказалось также, что тип стигматизации, используемый прессой, – клеймение модов и рокеров как новых народных дьяволов – не всегда поддерживался общественностью. На вопрос: «Что бы вы почувствовали, если бы ваш сын или брат отправился на курорт