Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поднимаю Ру на плечо – такое ощущение, что он стал ещё тяжелее, – и перехватываю поудобнее, стараясь не обращать внимания на плоть, проминающуюся под пальцами в явно не предназначенных для этого местах. Хоть бы сломанные кости не проткнули что-нибудь жизненно важное. Точнее, хоть бы не проткнули ещё больше.
Смотрю на детей: младший увлечён сосанием большого пальца, но старший отвечает мне сосредоточенным взглядом. Надеюсь, он всё же пойдёт следом.
Ещё десяток редко стоящих домов, неширокий луг, а дальше уже начинается лес. Идти-то всего ничего.
Там быстренько метнусь на базу за чёрным ящиком, и дело сделано, останется лишь довезти Ру до больницы. Как два пальца.
15.
В эту сторону так же повторяется спиральный узор дорожек, но заметно менее аккуратный. Чем дальше от центрального круга, тем трава между ними выше. Даже мне до колена, а мелкие так и вовсе повалились.
Приходится вернуться и протянуть старшему свободную руку. Ну и хоровод: одной рукой я тащу Ру, второй – тяну пацана, а он тянет брата. Зато не зря время на спортзал тратил. К тому же это согревает. Даже жарко стало.
Спираль заканчивается. Линия выгоревших домов. Лес уже близко. Там будет проще: под деревьями в основном лежит ровный настил из листьев.
Трава снова переходит в серо-чёрную полосу сухой земли. Отлично, по ней идти заметно легче. Обеими руками перехватываю Ру поудобнее. Смотрю под ноги, чтобы не оступиться. Рядом с ботинком – обожжённая головешка. Вон ещё одна. В школе на курсе истории про это рассказывали: мол, раньше для плодородия удобряли почву пеплом. Очевидно, на этом поле мёртвые и выращивают себе еду.
Вот уже и луг. Привет, фиолетовые цветочки! Я, вообще, не романтик, но приятно видеть что-то живое после пожарища и шизы с жертвоприношениями.
Здесь трава даже выше, чем была до поля, и я опускаю руку, рассчитывая, что пацан вновь схватится за неё.
Однако нет.
И где они?!
Разворачиваюсь всем телом, стараясь не запутаться ногами в траве. Камуфляжный тюк моей куртки топчется неподалёку от крайнего обгоревшего дома, в метре от границы поля. Да что за такое, договорились ведь!
Сквозь персиковые облака над руинами старого города пробивается красный свет огромного солнца, протягивается к земле россыпью лучей. Поле между мной и детьми превращается в красно-коричневое. Так вот почему стало жарко.
Делаю шаг назад и ору:
– Что такое? Почему стоим?
– Нельзя.
Вдруг замечаю, что за несколько домов до мальчишек, у стены, стоит всё тот же бородатый мужик. Наблюдает за нами. Не прячется, хотя и не приближается. А вот мне бы даже хотелось, чтобы он сделал хоть шаг, – я бы с удовольствием обсудил их религиозные убеждения. Но так и быть, не при детях.
Чёрт, придётся всё же опустить Ру на землю. Бухается мягким переломанным мешком. Не думать об этом! У него, оказывается, кровь из носа сочится. Из левого уха тоже. Ну и ничего, значит, сердце работает. Всё отлично. Он по-любому справится.
Пробегаю через поле, опускаюсь на колени перед детьми. Держу бородатого в поле зрения, однако прямо на него не смотрю: не хочу, чтобы пацан заметил.
– Почему нельзя?
Старший с опаской зыркает на поле и, наклонившись ко мне, доверительно сообщает:
– Это мёртвая земля.
Ах, вот что это такое. Оглядев окрестности, соображаю, что эта полоса, видимо, окружает весь старый город.
– Это граница кладбища?
– Да.
Поле, поле… «Не было никакого заграждения или указателя». Ну я и тупой! Местные ведь читать не умеют, поэтому обозначили запретную зону как могли – кругом выжженной земли. Бля, как я дожил до седых волос на жопе с таким уровнем интеллекта! Даже обидно.
– А если я перенесу вас на ту сторону?
Мальчишка раздумывает и неуверенно кивает.
Вот и отлично. Сгребаю детей в охапку вместе с курткой и торопливо, почти прыжками, добираюсь до противоположного края поля. Опускаю в высокую траву.
Облака на небе быстро расступаются, кирпично-красный свет из-за спины всё ярче. Оттенком накладывается на голубовато-зелёную траву, на густую синеву листьев – теперь они фиолетовые. От этого калейдоскопа голова плывёт. Только фиолетовые цветы остались прежними, и я минуту смотрю на них, как на спасительный якорь посреди разноцветного безумия. Уф, прошло.
Спину-то как печёт, аж вспотел, хотя ещё недавно в футболке было холодно.
Оборачиваюсь. Бородатый испарился. Молодец, нечего меня бесить, а то я ведь могу и передумать, его кишки прекрасно бы смотрелись на том дубе. Да и есть хочется.
Приседаю над Эйруином, чтобы поднять. Из-за красного света его лицо кажется не трупно-белым, а вполне здорового оттенка. И кровь из носа уже остановилась, замечательно. Устроим стоянку в лесу, перекачаю ему ещё своей, чтобы компенсировать потерю, и всё будет чики-оки. Помню, меня так бесило это словечко, когда Берт где-то его услышала и начала пихать в каждую фразу, но в пиздецовых ситуациях – вот как сейчас – нет ничего лучше мелочей, напоминающих о доме, семье и тёплых деньках из детства.
Командую детям:
– За мной. Не отставать.
Прозвучало не очень, особенно в исполнении переводчика – пролаял как злой пёс. Чтобы хоть немного смягчить приказной тон, добавляю:
– Жарко стало, да?
Старший брат, держа за руку младшего, смотрит вверх.
– Закат всегда жаркий.
Кошусь на часы: осталось два часа с мелочью. Красное солнце стоит градусов на сорок выше горизонта, очерчивая силуэты разрушенных зданий, и печёт как ад. Другие два солнца тоже висят низко: белое теперь выглядит оранжевым, а голубое – грязно-зелёным. Последнее теперь хорошо видно на фоне неба, и оно оказалось крупнее, чем я ожидал.
– Это закат перед тёмным временем?
Разговаривать, пока идёшь с тяжёлым грузом, неудобно, голос звучит сдавленно, дыхание тяжёлое, но лучше хоть так, общение создаёт доброжелательную атмосферу. А то сейчас мальчишка, глядишь, задумается, какого чёрта демон ведёт их с братом в лес – не иначе, как хочет заманить в пряничный домик и сожрать.
Ну вот, уже не отвечает. А если он сейчас остановится и скажет, что дальше не пойдёт?
Ай, к чёрту. Такое ощущение, что я делаю только хуже. И так уже забрал детей из дома, притащил в зону карантина, теперь в лес веду. В справочнике было написано, что на Альфе мало ядовитых животных, но всё же они есть,