Душу на разрыв всколыхнули шопеновские переливы из танца сильфид, неизвестно откуда ворвавшиеся в голову. И под драматическую чувственность звучащего в голове вальса До минор — музыкального фона зимнего одиночества, готового вот-вот взять меня в плен снова, я уткнулась Серёже головой в грудь и разревелась навзрыд.

Большие, горячие руки обхватили меня и прижали к торсу. Вблизи мой нос втянул в себя смесь ароматов: кожу куртки, древесную пряность, подчёркивающую его естественный запах, такой притягательный и мужской, что у меня закружилась голова. Мои руки сами собой обвили его талию.

— Я не могу, не могу больше одна… — всхлипывала я, пачкая слезами его куртку. Задыхалась и вздрагивала.

— Женя, Женечка, прости. Я пытаюсь, я правда, пытаюсь. Я делаю, — бормотал он взволнованно, заставляя меня своим низким вибрирующим тембром ещё ярче чувствовать контраст живого голоса, живого звука с тягостным молчанием «до» и «после».

Что же я делаю? Я же зла на него! Я обиделась… Я прекратила плакать, но стиснула его талию крепче, и мне стало плевать, что так нельзя, что я даже толком не знаю, кто он!

Проклятый Шопен в голове заставлял каждую клетку трепетать, как вырвавшийся на свободу страх, как бьющийся о лампу мотылёк, готовый сгореть лишь бы не оставаться наедине с собственным мраком.

Терминатор звучно дышал, не говорил ничего и осторожно, но крепко сжимал меня в объятиях, видимо решив, что я сошла с ума. Но нет, я не помешалась. Просто мне стало казаться, что мир за стенами умер, и есть только одна единственная возможность ощутить человеческое тепло. С ним. Я подняла голову. И встретилась взглядом с его взволнованными, трагически ясными глазами.

Он больше не был для меня Терминатором, киборги не могут так смотреть! В тесном кольце его рук возникло ощущение чего-то правильного, будто я дома. Мелодии Шопена мешались со вдохами и мыслями: Сергей, Серёжа, теперь единственный мужчина на земле для меня, случайно выжившей в совсем не театральной войне. Какой-то другой и внезапно красивый.

И я поняла, что умру без прикосновений и нежности, умру прямо сейчас, едва за ним закроется дверь! Я вытерла глаза ладонями, вытерла нос, встала на носочки и потянулась к нему.

Сергей, кажется, опешил. Даже чуть отстранился, шепнув смятенно, обжигая дыханием:

— Женя, ты уверена?

Я не ответила, только встала на большие пальцы ног в пуантах и коснулась губами горячих губ.

⁂

Терминатор

Буквально секунду назад я злился: на Зорина, на Зубра, на систему, на СМИ, на ушлого бюрократа, на себя. Бесило, что я не могу понять, чего конкретно хочет Зорин. Факт, что и с этой стороны мне уготована лишь роль не задающего вопросы исполнителя, выводил из себя. Мыслить чётко, спокойно не получалось. Казалось, всё рушится.

Женя… Что я не делаю, становится только хуже. Я злился на неё.

Дался ей этот балет! Я же забил на свои таланты, пустил в другое русло, почему она не может? Пересидеть, порадоваться, что жива осталась, в конце концов? Не я тормознул её у того пруда, и не по моей вине она там оказалась! Так пусть несёт ответственность за свой выбор, балда!

И тут же стало стыдно от осознания: я зол на себя, на то, что она так болеет искусством, даже на жизнь плевать, а я… несмотря на все свои «таланты», перспективы, амбиции, изображаю тупого вояку. Уже год вращаюсь в кругу смрадных личностей. Пропитался дном и многое считаю за норму.

Как легко было раньше! И в школе, и на соревнованиях. Всё давалось играючи. Я и в Щепку-то попал шутя, поступал с другом за компанию, и учился там, принимая всё за ненапряжную игру. Чудил… Как следствие, вылетел с треском. Переключился на серьёзное, жизнь переключила.

Но вдруг в лице этой девочки я опять увидел ту другую жизнь, и рвение, и страсть к тому, что казалось не важным. И обнаружил зависть, эмоции, которых в себе не ожидал. Они, как законсервированные драконы, начали биться о крышку, вырываться на свободу, расшатывая всё моё основание. Плохо, очень плохо. В моём случае недопустимо.

Я вошёл в дом на берегу, как на плац. Что сказать Жене? Что жизнь её не значима и начальство в ведомстве не планирует для неё светлого будущего? Что мир мнит её любовницей урода?

Я даже не знал, как посмотреть ей в глаза, полные надежд. Я был зол. На нервах забыл в машине пакет с фруктами, хотел пойти за ним, а она расплакалась. И без того красивая в обтягивающем трико и пуантах, с кисейной юбочкой на бёдрах, с выбившейся из пучка тёмной прядью, прозрачная, она стала хрустальной.

Боясь оскорбить её, я осторожно обнял хрупкие плечи. Женя потянулась ко мне. Я опешил, растерялся, в прошлый раз ведь мой порыв возмутил её. Но теперь будто всё изменилось. Своим трепетом она разбила все защитные контуры. Прижалась, и меня по самую макушку затопило нежностью.

Я держался, как мог, чтобы не позволить себе лишнего. Но она сама мягко ткнулась, мазнула губами по моим. Тёплые, какие они были тёплые! Доверчивые, сочные, чуть припухшие.

Ее волосы, глаза, запах. Воплощение женственности в моих руках. От её осторожной ласки пальчиками по моей шее всё напряжение скрутилось в жгут возбуждения. Меня прорвало. Я покрыл её лицо поцелуями и сосредоточился на губах. Веки сами закрылись. Блаженство. Полное отключение мыслей в голове.

Хлопнула дверь. Я очнулся. Резко обернулся, выхватив пистолет. Никого. Только дверь, распахнутая сквозняком. Чёрт! Я опустил оружие и вернулся вниманием к Жене. Она сидела на единственном грубом столе, видимо, оставленном рабочими. Её губы, щёки, ушки пылали, как и мои. Но глаза с испугом устремились за моё плечо.

Я прошёл к выходу, выглянул, убедившись, что никого и в помине не было. И, получив оплеуху от морозного ветра, закрыл дверь. Провернул ключ. Посмотрел на деревянные узоры дверного полотна, укрощая ещё бунтующих в теле драконов. Вдохнул поглубже. Энергии оседали. Мозг с пробуксовкой заработал: она пожалеет об этом, не стоит.

Женя взволнованно смотрела на меня. Я улыбнулся:

— Просто сквозняк.

Подошёл, провел рукой по её волосам, приглаживая их, возвращая на место. В воздухе между нами висело электричество. Я взял её лицо обеими ладонями, взглянул в глаза. Век бы смотрел в них. Но она всё ещё тревожилась.

— Всё будет хорошо, — сказал я и поцеловал её в лоб.

— Серёжа… — шепнула Женя.

— Всё БУДЕТ хорошо, — повторил я.

Аккуратно опустил её на пол. Заправил непослушную прядь за ухо и сказал как можно более буднично:

— Я тебе купил всякой всячины, что была по дороге. Апельсины, шоколадку. Ерунду какую-то сладкую в коробке. Хочешь?

— Хочу, — кивнула она.

— Поставь, пожалуйста, чайник, — попросил я, понимая, что даже эта мелочь не вовремя и не к месту, но по другому нельзя.

Пусть всё электричество уйдёт в кипяток. Пусть она успокоится.