«Мальчишка, – подумал про себя фрегаттен-капитан. – Хотя ничего удивительного – двадцать три года, лишь бы повоевать… А то, что самый ценный корабль германо-турецкого флота подвергается нешуточному риску только ради того, чтобы пострелять по безоружному городу, по его мирному населению, в голову молодому лейтенанту не приходит…»

– С кормового мостика передают: на правом траверзе дым, – доложил сигнальщик.

Оба офицера немедленно метнулись на соответствующее крыло мостика. Вдали действительно можно было различить далекий дымок.

– Как думаешь, сколько до него?

– Миль двадцать, вероятно.

– Вряд ли. Пятнадцать, не более… Увеличить ход до двадцати двух узлов.

Приказ был немедленно передан в машину.

– Аларм? – Лейтенант ждал очередных распоряжений командира.

– Пока не требуется. Не на крыльях же они летят. А через два часа стемнеет. Так что в любом случае на дистанцию открытия огня им не выйти.

– Тогда, может, увеличить ход еще? Чтобы оторваться поскорее.

– Не стоит. Не стоит насиловать машины и машинистов ради пары не так уж и необходимых сейчас узлов[5]. Капризная штука эти механизмы, а нам сейчас только какой-нибудь аварии не хватало…

– Два силуэта прямо по курсу!.. Третий! – резануло криком сигнальщика.

Находящиеся на мостике дружно развернулись к носовым румбам. Офицеры вскинули к глазам бинокли.

– Дьявол! – ругнулся Дениц. – Почти нет дыма…

– Да, – отозвался Кеттнер. – Можно себя не обманывать – это большие русские миноносцы. На нефтяном топливе. Больше некому. Объявляйте тревогу!

Отсеки крейсера наполнились режущим барабанные перепонки звоном, палубы загудели от топота матросских ботинок – экипаж стал разбегаться по местам, предписанным боевым расписанием. Один за другим появлялись немецкие моряки возле орудий, дальномеров, элеваторов, машинных механизмов и так далее…

– Четвертый корабль! – неумолимо прозвучал голос сигнальщика на мостике.

– Поворот влево на двадцать градусов! – Фрегаттен-капитан делал попытку оттянуть момент боевого контакта с «новиками».

Встреча с одним или двумя русскими эсминцами не представляла для «Бреслау» серьезной опасности: крейсер обладал значительно более серьезным артиллерийским вооружением, чуть ли не впятеро превосходил каждый корабль Первого дивизиона по водоизмещению, а значит, имел большую боевую устойчивость и являлся более стабильной артиллерийской платформой. Борт прикрыт броневым поясом, что тоже немаловажно.

Но четверка… Суммарный бортовой залп этих больших миноносцев противника превосходил оный у «Бреслау» более чем вдвое, мишенями они являлись значительно меньшими и скоростными. К тому же вести нормальный огонь имелась возможность только по двоим из четверых, остальные будут стрелять по кораблю Кеттнера совершенно безо всяких помех… А еще и крейсер на хвосте…

Вражескому дивизиону совершенно необязательно топить противника – достаточно только сбить ход, зажечь пожары на палубе… И тогда не спасет даже ночь…

… – Горизонт чист! – в очередной раз отозвался сигнальщик на запрос командира. – Нагоняет «Дерзкий».

– Пропустим. – Это Черкасов сказал уже своему старшему офицеру.

Хоть догоняющий эсминец в этот раз и не нес брейд-вымпела командира дивизиона князя Трубецкого (слишком быстро пришлось сниматься с якоря, и капитан первого ранга не успел прибыть с берега), но «Дерзкий» уже пообвык ходить головным, так что не стоило нарушать привычный строй.

– Да уж, Василий Нилович, – продолжил старшой, – это вам не прошлая война – там нам постоянно удирать приходилось, а теперь сами супостатов гоняем…

– Ничего удивительного, Сергей Николаевич. Как говаривал Наполеон: «Бог всегда на стороне больших батальонов»[6]. Есть чем гонять – вот и гоняем. Только сначала найти этого «Бреслау» надо, тогда и нагоняемся.

Хотя, чего там скрывать, на душе у Черкасова было действительно радостно: вспомнился Порт-Артур, где он служил старшим артиллеристом на броненосце «Пересвет», вспомнилось, как постоянно торчали в порту, опасаясь встретить в море превосходящие силы японцев (а адмирал Того действительно имел подавляющее превосходство), вспомнил то единственное сражение с вражеским флотом, когда победа была так близка, но «золотой снаряд» вывел из строя русский флагманский броненосец и пришлось возвращаться в осажденный Артур, где «Пересвет» вместе остальными нашел себе временную могилу, а потом снова воскрес, но уже под японским флагом…

Сейчас все было по-иному. Теперь русский Черноморский флот безраздельно господствовал на море, и сегодня, если повезет, может, удастся вколотить очередной гвоздь в гроб врагов России…

– Дым на левом крамболе!

На других эсминцах это тоже заметили, и через минуту с «Дерзкого» просигналили к повороту. В том, что начинается атака на немецкий крейсер, никто на дивизионе почти не сомневался.

Русский отряд двигался на цель с запада, в лучах заходящего солнца, слепивших немецких сигнальщиков, дыма «новики» почти не давали, поэтому удалось сблизиться с крейсером до девяноста кабельтовых, прежде чем на нем заметили опасность и «Бреслау» стал отворачивать с прежнего курса.

– С «Дерзкого» сигналят: «Самый полный ход!»

– Разумно, – кивнул головой командир «Гневного». – Передайте в машину.

Действительно, больше не было никакой необходимости скрывать свое присутствие, и из труб эсминцев все сильнее и сильнее повалил дым, а стрелки на лагах стали приближаться к тридцатиузловой отметке. Стремительные «борзые» Черноморского флота легко вспарывали воду форштевнями, и не оставалось сомнений, что до темноты они настигнут того, за кем гонятся.

– Сколько до захода солнца? – обратился Черкасов к штурману.

– Час сорок, Василий Нилович.

– На дальномере!

– Семьдесят два кабельтова.

– Не успеваем, черт побери! Особенно, если немцы покажут нам корму…

– Пока идут прежним курсом, вероятно, с оста их поджимает «Кагул». В принципе уже сейчас можно попытаться добросить снаряд из баковой пушки до их борта, хотя вероятность попасть, конечно, на таком расстоянии ничтожна.

– Не будем зря расстреливать боезапас, Сергей Николаевич, – шансы добиться попадания нулевые. Подождем еще хотя бы с полчаса.

– Могли бы и поужинать в это время, – попытался пошутить старший артиллерист Политковский.