Зал был полон людьми. Жители Энслоу любили праздники – свадьбы, выпускные балы, благотворительные вечера – и умели придавать им изящество, не посрамившее аналогичные события в Нью-Йорке.

Здесь не говорили речей, после обеда просто убирали столы, устанавливали бар, а музыканты занимали свое место на сцене.

Джефферсон представил Энжи людям, которых с шести лет считал своими соседями, друзьями, своей семьей.

Они приветствовали его, как солдата, который давно не был дома, готовые снова принять в свой круг. Их доброжелательное внимание распространилось и на Энжи. Пожалуй, даже чересчур! Ему не удавалось подойти к женщине, которую он привез на танцы.

Очень скоро Энжи стала первой красавицей бала. Сначала оказалось, что все старики Энслоу желают с ней потанцевать. Потом все юнцы, набравшиеся храбрости в баре, выразили желание сделать с ней тур по залу.

Энжи в своем потрясающем платье оказалась великолепной танцовщицей. Плавные движения были естественными и вместе с тем на удивление чувственными. Ее смех разносился по всему залу. Лицо раскраснелось, глаза сияли. Принцесса, очаровавшая всех.

Глядя на то, как она танцует, какое сияние от нее исходит, Джефферсон понимал, что поступил правильно. В который раз с тех пор, как она появилась у него на пороге, он ловил себя на этом.

Она вынуждала его поступать правильно. Побуждала стать лучше, чем он был на самом деле.

В конце концов, Джефферсон устал от того, что все ее внимание отдано другим, и заявил о том, что тоже претендует на него. Когда Герри Мэк попытался пригласить ее, ему отказали. С этого момента и до конца вечера никто уже не пытался вклиниться между ними.

Они танцевали и танцевали, пока не заболели ноги. Пока они не начали задыхаться. Пока не наступило время последнего танца, Джефферсон, крепко обнимая Энжи, положил подбородок ей на макушку и понял, что произошло то, что, как он думал, не произойдет больше никогда.

Он почувствовал себя счастливым.

Вечер закончился. У бедной старой лошади с ее экипажем не было отбоя от желающих добраться до причала, поэтому Джефферсон и Энжи, взявшись за руки, пошли пешком. Ночной воздух наполняли людской смех и болтовня. Не только они пожелали прогуляться.

На причале все стали прощаться.

– Как приятно было повидать тебя, Джефферсон. Энжи, рады познакомиться.

– Желаю благополучно добраться, Джефф. Энжи, спасибо, что приехали.

Джефферсон помог Энжи спуститься на катер, и она уселась на свое место. Он принес из каюты покрывало и набросил ей на плечи.

– Они вас любят, – сказала Энжи, заворачиваясь в покрывало. Она сияла.

Он задумался над ее словами. Казалось, вся атмосфера этого прекрасного вечера дышала тем, что звалось словом «любовь».

Он запустил двигатель, включил огни, отвязал катер и, спрыгнув с причала, развернул судно носом в сторону водной глади. Ночные поездки очень красивы, но таят в себе дополнительные опасности.

– Джефферсон?

Он оторвал взгляд от воды и взглянул на нее.

– Они любят вас. И я тоже.

Второй раз за вечер он почувствовал, как перехватило дыхание и остановилось сердце. Что он делает? Разве не понимает, к чему это приведет?

– Им только кажется, что они меня любят, – оправдывался он. – Да и вам тоже.

– Нет, – упрямо возразила она.

Вместо ответа, Джефферсон проверил, нет ли поблизости других лодок и, не увидев ни одной, дал газу. Им только кажется, что они любят его. Если бы они знали, насколько он этого недостоин.

Он понимал, что может сколько угодно прибавлять газу, никакая скорость не позволит убежать от того, что он должен сделать.

Должен рассказать ей. Остановить это сейчас, пока не испортил то хорошее, что сделал для нее за эти две недели.

Сначала Джефферсон ничего не ответил. Вел катер по притихшему озеру. Теперь оно хранило так много воспоминаний о времени, проведенном с ней. Он остановил катер в бухте, где они отсиживались во время грозы, а когда мотор заглох, бросил якорь.

Катер тихо покачивался на темной воде. Ночной воздух был нежным, как объятие. Он все еще слышал голоса и смех, разносившиеся над озером. Энжи смотрела на него, такая красивая, что глазам больно.

– Какая прекрасная ночь, – заметила она. – Не хватает только мороженого.

Да, правда. Прекрасная ночь. Но на этом все должно закончиться. Иначе все хорошие воспоминания о ней будут перечеркнуты тем, что произойдет дальше. Этой ночью всему придет конец.

– Я должен кое-что сказать, – тихо произнес Джефферсон.

Я должен кое-что сказать.

Энжи подумала, что все самые ужасные события в ее жизни начинались с этих слов.

Сначала мать, глядя на нее красными, опухшими от слез глазами, дрогнувшим голосом сказала: «Я должна тебе кое-что сказать. Мы с твоим отцом разводимся. Сегодня утром он от нас ушел».

Потом Гарри прикусил губу и отвернулся, прежде чем откашляться и твердым голосом произнести: «Я должен тебе кое-что сказать. Боюсь, это плохая новость. Я не чувствую себя счастливым. Я вообще не могу быть счастливым здесь. Я встретил другую женщину».

Ее отец тоже встретил другую женщину, хотя Энжи узнала об этом не сразу. Если бы знала, возможно, оказалась бы лучше подготовленной к тому, как изменится ее жизнь.

А потом выяснилось, что Гарри такой же, как отец. Можно подумать, она нарочно выбирала в толпе мужчин бабника, хотя на самом деле хотела прямо противоположного.

Интересно, что хотел сказать Джефферсон? Энжи малодушно подумала, что лучше бы он подождал до утра. Так не хотелось, чтобы эта ночь – самая прекрасная ночь в ее жизни – закончилась на печальной ноте. Как жестоко с его стороны остановить катер посреди озера, где некуда бежать, негде спрятаться от того, что он собирался ей сказать.

Так вот что она получила, объяснившись в любви. Вот что она получила, попытавшись быть бесстрашной, когда на самом деле совсем не такая. Почему сразу не смирилась с тем, какая она на самом деле? Зачем пыталась стать другой?

– Я не имел права на те удовольствия, на ту радость, которую испытал сегодня, – тихо начал Джефферсон.

Энжи вдруг почувствовала, что ей страшно.

– Почему, объясните мне. Хотя, думаю, я знаю. У вас где-то есть девушка, верно? Конечно, я должна была догадаться. Такой мужчина, как вы, красивый, интересный, успешный, не мог так долго оставаться один. Я…

– Энжи. Прекратите! Нет у меня никакой девушки.

Чувство облегчения было недолгим.

– У вас какое-то страшное заболевание, – предположила она. – Вы умираете?

– Нет. Энжи, дайте мне сказать. Пожалуйста.