«Она испорченная, – читала Амина в их глазах, – прокаженная».

И тогда Амина взяла дело в свои руки. Когда во дворце слуги гасили масляные лампы и свечи, а муж начинал похрапывать, она выскальзывала из постели и тихонько прокрадывалась в комнату дочери. Там она запиралась с нею на всю ночь.

Там, где никто не мог их увидеть, Амина прогоняла кошмары дочери с помощью напевов, древних и запрещенных. Она пела их вслух всю ночь напролет, пока дочь не переставала кричать и не засыпала.

Королева драконов уходила к дочери каждую ночь, а утром ей становилось чуточку хуже. С каждым днем она слабела все больше. Напевы отравили ее, как раньше они отравили сказителей. Напевы были смертельно опасны, поэтому их объявили вне закона.

Но удивительным образом древние напевы, отравлявшие мать, делали Ашу сильнее. Кошмары отступили, сон становился все крепче, чем когда-либо.

Когда король обнаружил, какой опасности подверглась его жена, он поспешил вмешаться и запретил ей ходить по ночам к дочери. Но было уже поздно: напевы высосали из Амины всю жизнь. Не успела на небе взойти новая луна, как она умерла. Сердце короля было разбито.

Из-за предательства, из-за того, что она ослушалась приказа и рисковала дочерью, он не смог предать ее тело огню, как того требовал обычай, и устроить церемонию прощания с ее телом. Стоя на крепостной стене, он молча провожал взглядом стражников, выносивших тело Амины за ворота. Его бросили в пустыне, где оно должно было истлеть под солнцем: так поступали с каждым предателем.

Когда весть о смерти Амины пришла в Редколесье и лестонги узнали, что ее тело отдано на растерзание стервятникам, в народе взметнулась волна горя и ярости. Люди обвинили в ее смерти короля драконов, назвав его извергом, и в отместку схватили его сына и наследника – мальчика двенадцати лет, который гостил в их краях и теперь из гостя превратился в пленника. Он был сыном короля-изверга, а значит, сам мог вырасти таким же, поэтому в Редколесье к нему относились соответственно. Все это привело к тому, что лестонги разорвали договор о мире с королем драконов и развеяли его обрывки по пустыне.

А кроткую королеву Амину никогда не вспоминали как мать, что излечила свою дочь от ночных кошмаров. В памяти людей она отныне и навсегда осталась изменщицей.

Возвращение во дворец за четыре дня до помолвки могло стать проблемой: Аше придется пройти через двор, где кто угодно может заметить и окликнуть ее. Поэтому она не удивилась, когда услышала за спиной детский голосок:

– Искари!

Это оказалась девочка-служанка, из белошвеек.

– Ты опаздываешь на примерку, – потупив взгляд, сказала она.

– Какую еще примерку?

– Твое платье почти готово.

Аша нахмурилась. Прямо сейчас ей нужна охотничья одежда, а не пышное платье.

– Твое подвенечное платье, Искари.

Аша вздрогнула: это какая-то ловушка, расставленная специально для нее. Она мотнула головой и продолжила идти, но тут прямо на ее пути возник Джарек.

Аша остановилась как вкопанная.

– Я же напоминала тебе, – тихо произнесла служанка.

Джарек молча разглядывал ее мантию. Ему стало очевидно, что она с чужого плеча. Он переводил взгляд с кожаных доспехов в ее руках обратно на ее странный наряд, и Аша видела, как он напряженно размышляет, что все это может значить, почему она несет доспехи в руках, что за мантия на ней. Он пытался сложить картинку происходящего, но в ней явно не хватало отдельных частей.

Аше вдруг резко захотелось оказаться сейчас в своей комнате, и пусть служанки-швеи вертятся вокруг нее, подгоняя платье по фигуре. Не успел он задать вопрос, как она шагнула мимо, слегка задев его локтем.

– Опаздываю на примерку.

Джарек протянул руку, чтобы схватить ее, но Аша быстро увернулась.

– Ты видела Сафиру? – крикнул он ей вслед.

Она оглянулась, но промолчала. Самодовольная ухмылка перекосила его красивое лицо.

– И я не видел.

Аша повернулась к жениху спиной. Несмотря на поднимающуюся внутри панику и ледяной холод, пробегающий по спине, ее шаги оставались размеренными и спокойными.

Как только она свернула в коридор, то бросилась бежать. Она не пошла в свою комнату, а заглянула к Сафире – там никого не было. Старую дверь заменили: Аша приказала невольнику сколотить новую, более прочную, и ее уже поставили. Никаких признаков борьбы в комнате, все на своих местах.

Аша проверила лазарет: пусто и пахнет свежевыжатым лаймом. Ничего другого не оставалось, кроме как вернуться в свою комнату.

– Пожалуйста, Искари, дело пойдет быстрее, если ты будешь стоять спокойно.

Рука болела, на боку ныли зашитые раны. Ей казалось, что она стоит так уже целую вечность, пока девочки-служанки подкалывали булавками тонкую ткань там, где она висела излишне свободно. Становилось все труднее держаться ровно; тревожные мысли лезли в голову.

Может быть, это ловушка? Джарек лучше, чем кто-либо, знал, как вывести ее из себя. Он мог заговорить о Сафире, только чтобы лишить ее спокойствия.

Аша стиснула зубы от боли в руке. Она не стала снимать защитные перчатки, чтобы никто не увидел ее ожоги. Подняв руки и стараясь не двигаться, она следила за снующей вокруг служанкой, той самой, что встретила ее во дворе.

– Можешь опустить руки, Искари.

Служанка отвернулась, что-то помечая на ткани, и Аша с облегчением уронила руки. Две другие девушки собрали лишние булавки и отошли в другой угол комнаты, где на столе были разложены их швейные принадлежности. Аша осталась одна перед зеркалом.

Ее платье сверкало, словно солнечные лучи на морской глади. Аша помнила, каким прекрасным было море, в котором она купалась, когда вместе с матерью приезжала в Дармоор. Портовый город расположен на длинном полуострове, с трех сторон окруженном глубокими солеными водами.

Длинные рукава платья в виде лепестков с разрезом у локтя спускались ниже запястья. Изящные вышитые цветы оплетали вырез. Ткань была двуслойная: золотую сверху окутывала полупрозрачная белоснежная. От талии платье разлеталось пышными волнами сверкающей ткани, такой легкой, что, прикоснувшись к ней, можно было подумать, что гладишь морскую пену.

Это был самый красивый наряд, который она когда-либо видела. И он ей совсем не подходил. Утонченная элегантность платья лишь подчеркивала ее шрам и делала его еще более заметным, чем обычно. Сморщенная кожа казалась бледнее, темные пятна, расползшиеся справа от лба к уху и шее, сильнее выделялись на ее фоне. Шрам пересекал горло и плечо и скрывался в разрезе, прячась под тканью, где его никто не мог увидеть.

Никто, кроме слуги Джарека. Он видел ее всю. При этой мысли ее захлестнула горячая волна стыда. Служанка вернулась с отрезом золотистой материи, оторвав Ашу от раздумий.