Она не могла допустить, чтобы это случилось. Джарек завис над ней.

– Моя обязанность – уберечь тебя от опасности, Искари.

Взгляд Аши полыхнул огнем. Гнев заволок все перед глазами красной пеленой. Он что, не понимает?

– Опасность – это я! – рявкнула она.

Джарек кивнул стоящему рядом солдату.

Тот вытащил из кармана связку ключей. Взбешенная Аша смотрела, как он нырнул в какую-то дверцу в крепостной стене. Она знала, что такие проходы ведут в небольшие комнатки, куда отправляли подозрительных путников, пытавшихся покинуть город.

Когда солдат снова появился в дверях комнаты, он вел за собой кузину Аши. Мятый капюшон ее накидки сбился на плечах, левый глаз заплыл фиолетовым синяком, на нижней губе запеклась кровь, подол был заляпан бурыми пятнами. Она держалась за бок, и боль явно была нешуточной.

Вид избитой Сафиры пронзил Ашу словно нож сердце. Вот что происходит, когда отказываешься отдавать Джареку то, что он требует. С драконом, что кружит за стенами города, придется повременить.

Аша привела кузину к Даксу. Он молча слушал ее рассказ, и, по мере того как Сафира говорила, глаза его темнели, лоб хмурился. Рои с ним не было. «Хорошо», – подумала Аша. Она надеялась, что брат все-таки придет в себя и оградит короля от общения с врагами.

Дакс пообещал присмотреть за Сафирой, а Аша тем временем дожидалась заката в своей комнате и заодно точила топор. Под покровом темноты проще не попасться на глаза солдатам Джарека. Когда золотой диск скрылся за отрогами гор, она вылезла в окно, забросила на крышу свой шлем и проворно забралась туда сама.

По крышам она добежала до опустевшего с наступлением темноты дворцового сада. Цветущие деревья источали густой, сладкий аромат, в кронах мелькали тени летучих мышей. Она добралась до самой дальней стены дворцовых построек и спрыгнула на улицу.

Аша кралась по узким улочкам, держась подальше от открытых всю ночь таверн с зазывалами и распевающими песни гуляками. Солдаты редко заглядывали в этот лабиринт темных переулков, но Аша знала самые глухие места Фиргаарда как свои пять пальцев. Вскоре она уже входила в храм. Зажав шлем в руке, она добралась до двери с цветком и негромко постучала.

Дверь открылась почти мгновенно, как будто за ней ждали.

– Искари?

Слуга Джарека пропустил ее внутрь.

– Ты в порядке?

Она прошла мимо в глубь комнаты и огляделась. На кушетке лежали ее серпы-убийцы. Она направилась к оружию, представляя, как пронесет голову Кодзу по улицам Фиргаарда и на мощеную мостовую будет капать его кровь. Следом она представила лицо Джарека, когда он поймет, что у него забрали то, чего он желал больше всего на свете.

– Что случилось?

Перед глазами Аши встало лицо Сафиры в крови и синяках.

– Хотела бы я знать, как заставить его испытывать страх, – пробормотала она.

В комнате повисла неловкая тишина. Аша покосилась на невольника – он не сводил с нее глаз. Он видел ее насквозь. Каким-то неуловимым чутьем он слышал даже то, что она не произносила.

Она оглянулась на полки с пергаментными свитками. В голове пронеслась смутная мысль, отголосок какого-то воспоминания: брат, сидящий на полу в этой комнате со свитком на коленях, неразборчивый детский почерк, ошибки в словах.

Аша схватила первый попавшийся пергамент и развернула его. Светлая хрустящая поверхность, испещренная неровными буквами. Написано недавно. Она вспомнила их давнишние с Даксом уроки, как вздыхали и закатывали глаза учителя, когда он никак не мог научиться читать.

Она вспомнила, что они бормотали себе под нос, когда думали, что брат их не слышит: все бесполезно, никчемный, глуп как пробка. Все считали, что Дакс никогда не научится писать. «А если он научился? – подумала Аша. – И никто этого не заметил».

Следом она вспомнила его дрожащие руки, похудевшие щеки, потускневшие глаза. Память побежала дальше. Так же стала выглядеть мать, когда начала прогонять кошмары Аши древними напевами.

Может, это Дакс исписал все эти свитки текстами древних напевов? Если это так, возможно, писать древние напевы так же опасно, как и рассказывать.

– У тебя такой вид, Искари, словно ты увидела какого-то духа.

Аша взглянула скраллу в глаза.

– Я думала о брате, – сказала она. – По-моему, он болен.

«А что было у матери после судорог?» – вдруг подумала она. Кашель. Она должна быть начеку и следить за его состоянием – но только после того, как разберется с Кодзу.

На невольнике была пурпурная накидка Джарека. Если он накинет капюшон, узнать его будет трудно. Хотя серьезной маскировки не потребовалось, так как, пока Аша вела слугу Джарека по лестнице в подземелье под храмом, на пути им не встретилась ни одна жрица.

– Расскажи, что за клинки у тебя за спиной, – попросил он.

– Расскажи, откуда домашняя прислуга вроде тебя столько знает о правилах охоты, – отозвалась Аша.

Они стояли в подземелье. Аша зажгла от свечи масляную лампу. Рыжий свет заметался по каменным стенам, высветив длинные узкие ниши с бесконечными рядами священных урн с прахом ее предков.

– Грета была невольницей-звероловом, а потом ее купил мой хозяин, – объяснил он.

Грета, старая невольница. Ее имя ударило Ашу будто хлыстом. Она поняла, что скралл не знает о ее смерти. Все это время он лежал с перебинтованной спиной в каморке в храме и был уверен, что Грета цела и невредима.

– Все, что я знаю о драконах и охоте на них, я узнал от Греты, – продолжал он, ведя пальцем по сырым, блестящим стенам. – Все, что я знаю в этой жизни, я знаю благодаря ей. Она вырастила меня.

Аша вспомнила ту ночь в доме Джарека. Грета плакала, когда открывала ей дверь. Она должна была уйти на пашни, но осталась, потому что любила слугу как родного сына.

Аша с трудом сглотнула. Кто-то должен ему рассказать.

– Грета мертва.

Его шаги замерли, и по спине Аши прошел холодок. Она не видела лица невольника: свет лампы освещал лишь небольшое пространство вокруг нее, а он шел чуть впереди в темноте.

– Что? – еле слышно выдохнул он.

Аша остановилась.

– Я… видела, как она умерла.

Вязкая, тяжелая тишина воцарилась в подземелье. Ее нарушили удар кулака о камень, а следом сдавленные, глухие рыдания. Сердце Аши сжалось. Она сделала несколько медленных шагов, пока лампа не осветила его. Невольник сидел у стены, уронив голову и закрыв лицо руками.

Аша не помнила, когда плакала в последний раз. Она не знала, что ему сказать, но чувствовала, что молчание еще хуже. Кожаные доспехи, обтягивающие грудь, вдруг начали давить, словно были ей малы.

– Туннель там, – не выдержав гнетущей тишины, прерываемой его всхлипываниями, сказала она.