СССР. Останки этих сооружений можно видеть и сейчас. Но гипотеза вряд ли правдива. Во-первых, при желании режиссёра, ему почти наверняка пошли бы на встречу. Во-вторых, возле Нерсхольмена, прямо в зоне видимости, также располагалась крупная военная база.

Через несколько дней из Исландии на пробы приехала актриса Гудрун Гисладоттир, претендующая на роль ведьмы Марии. И вновь сразу — прямое попадание. Тарковский выбрал её ещё по фотографии, которую, в числе других, передал ему исландский режиссёр Лаурус Имир Оускарссон, работавший в то время в Швеции. Вот как сама Гисладоттир описывает[927] свои странные пробы: «Он [Андрей] стоял рядом, словно ничем не выдавая своего присутствия, и изучал меня. Не лез в душу, как это бывает с другими режиссёрами. Не пытался активными действиями нащупать внутреннюю органику. Наверное, это и поразило меня сильнее всего. Несколько минут он молча смотрел на меня и вдруг спросил: „А брови вы готовы сбрить для роли?“ Я ответила: „Да“. Так меня и утвердили». Брови сбривать не пришлось.

В этом фильме на многие роли актёров удалось найти поразительно быстро. С самого начала работы, включая создание сценария, всё стало происходить в феноменальном темпе. Ни один его прежний фильм не рождался с такой скоростью и уверенностью. Будто Тарковский нашёл творческий модус и подходящую среду.

Безусловно, в эти шведские дни режиссёр переживал подъём. То, что финальную сцену с горящим домом стоит снять единым кадром, причём так, чтобы все персонажи попали в поле зрения камеры, Андрей тоже придумал уже 13 сентября.

Легко и быстро был найден один из важнейших артистов — Аллан Эдваль, сыгравший почтальона Отто. Эдваль — крупная фигура в шведском кино, актёр и режиссёр, чей фильм «Аке и его мир» (1984) триумфально шёл по фестивалям как раз в то же время. Тарковский присутствовал на премьере. Кандидатура Аллана не обсуждалась вообще, на роль почтальона не рассматривался более никто. Интересно, что когда в начале 1985 года Эдваль отправится со своей картиной на смотр в Лос-Анджелес, Тарковский предупредит его: «Только не загорай!» Конечно, ведь для съёмок «Жертвоприношения» он будет нужен бледным.

Аллан подходил Андрею чрезвычайно: и по темпераменту, и по уму. Вероятно, если бы не смерть, они ещё не раз поработали бы вместе. После кончины Эдваля в 1997-м, его друг Эрланд Юзефсон скажет о нём: «Он был странным… Странным, как Вселенная».

Тарковский успел прослушать большое количество пластинок и уже к 16 сентября окончательно решил, что в фильме будет звучать местная этническая музыка, а точнее — пастушечьи полевые записи, выпущенные Шведским радио[928]. Фонограммы, на которых он остановил свой выбор, были довольно старыми. Их сделали в районе Даларны в 1949-м и 1954 годах. Трудно не обратить внимание, что они поразительно напоминают пение Ольги Сергеевой, использованное в «Ностальгии». Эти народные голоса станут в «Жертвоприношении» своеобразным звуковым признаком метафизического перемещения. «Предметным», «вещественным» признаком, в свою очередь, будет велосипед, но об этом речь пойдёт позже.

Именно пастушьи песни звучат и в сценах сновидческих полётов, и когда Отто падает от «прикосновения ангела», и когда Александр собирает монеты во сне, и когда они с почтальоном беседуют о Марии. Более того, в том эпизоде, где главный герой сваливается с велосипеда по дороге к ведьме, его внимание привлекает вовсе не «крик совы», как пишут многие исследователи. Это возглас упомянутых архаичных песен, которыми с ним говорит древний мир, сосуществующий с богом по неким правилам. Наконец, под эти записи Александра увозят на карете скорой помощи.

9 сентября Тарковский писал: «Ещё не решил, как и где снимать Сны. Знаю только, что не хочу снимать никакую толпу. Не найден ещё Дом Марии. Я хочу деревянные некрашеные дома, двор с брошенным посреди сельскохозяйственным агрегатом, заросшим крапивой, и возвышающееся (посреди?) двора черемуховое дерево в цвету». Эпизод с толпой — сцена апокалипсиса — всё-таки будет снят в Стокгольме возле входа в пешеходный тоннель под холмом Брункеберг. Он станет одним из самых характерных и узнаваемых в фильме, подобно аутодафе Доменико на статуе Марка Аврелия в «Ностальгии». Следует отметить, что параллели между этими эпизодами небезосновательны, они связаны по происхождению куда теснее, чем можно предположить. Дело в том, что изначально сцену с толпой режиссёр собирался снимать возле стокгольмской конной статуи Георгия Победоносца (@ 59.325138, 18.073745), что сделало бы упомянутые эпизоды буквально дуплетом (см. фото 143, 144), сшивающим два фильма воедино, наряду с образом Доменико-Александра в исполнении одного артиста, а также темой дисбаланса между духовным и материальным. Это родство ещё более примечательно, поскольку в относительно поздней[929] редакции сценария «Ведьма» присутствовал эпизод, который так и назывался… Нет, не «апокалипсис», а «аутодафе».

Вообще говоря, памятников Георгию, торжествующему над драконом, в столице Швеции много, но упомянутый выходит из ряда вон. Отлитый в 1913 году, он является копией деревянной скульптурной группы, изготовленной мастером Бернтом Нотке в 1489-м и ставшей одним из символов Стокгольма. В древнюю композицию ещё входит девушка, принцесса, на которую посягнул дракон, но в бронзе она не воспроизведена. Изваяние имело аллегорическое значение, символизируя торжество Швеции в войне с Данией, закончившейся в 1471 году. Деревянный оригинал можно увидеть в церкви святого Николая, в трёхстах метрах от бронзовой копии. Принцесса стоит, сложив руки то ли для молитвы, то ли для того, чтобы вознаградить победителя. В любом случае, этот жест удивительно рифмуется с образом Марии в фильме. Сопоставление же деревянного и бронзового изваяний позволяет многое понять о пластике этих материалов.

Так или иначе, предстояло ещё найти множество локаций, потому режиссёр продолжал странствия по стране. Тарковский ездил на дачу Вибум в пригороде Стокгольма — небольшой дом на берегу залива в пустынном месте ему очень понравился. И именно в таком, с точностью до размера, будет жить Александр.

15 сентября[930] Тарковский в Упсале, в гостях у профессора искусствоведения Орьяна[931] Рот-Линдберга. С режиссёром поехали переводчик Мартин, а также давняя приятельница и ученица Рот-Линдберга Лейла Александер-Гарретт. Несмотря на то, что сейчас последняя известна именно как переводчица на «Жертвоприношении», изначально вовсе не она была назначена в группу фильма в этом качестве. Более того, Тарковский настаивал, чтобы его слова транслировал мужчина. Он будто с усилием отталкивал от себя сходства с Горчаковым, не желая, чтобы рядом с ним возникла влюблённая Эуджения. Администраторам группы пришлось сменить множество толмачей сильного пола, поскольку ни с кем Андрею не удавалось найти общий язык. И тогда, наконец, работу решили предложить Лейле. Она приступила к ней в двадцатых