от времени навещать своего друга Бергмана на Форё, Тарковский же его так и не посетит. Более того, сын актёра Людвиг Юзефсон вспоминает: как-то Ингмар позвал его отца в гости. Казалось, съёмки «Жертвоприношения» в тот день уже закончились, и Эрланд мог ехать спокойно. Но стоило ему добраться до особняка режиссёра и сесть пить чай со свежеиспечёнными булочками, как позвонила ассистентка Тарковского и сказала, что Андрей срочно требует вернуться на площадку, потому что какую-то сцену нужно снять по-другому. Буквально с булочкой в руке Юзефсон отправился в обратный путь, но когда он приехал в Нерсхольмен, оказалась, что переснимать ничего не нужно. Просто Тарковский с Бергманом, гоняя артиста, хотели друг другу что-то доказать.

Хронологию работы над «Жертвоприношением» и связанных с этим событий восстановить нетрудно, сопоставляя дневники режиссёра и Лейлы Александер-Гарретт. Последний лёг в основу её книги.

17 сентября Тарковскому приснился сон, в котором голос его жены говорил: «Андрей, у нас не хватает времени!» Он очень испугался. 19-го делали пробы плёнки с обработкой, чтобы не возникло никаких технических проблем, как на «Сталкере». 24-го прошло важнейшее совещание с Нюквистом, на котором решали, будет ли фильм чёрно-белым или цветным. Именно тогда возникла идея компромисса — не монохромной, но изрядно десатурированной картины, аскетичной палитры, которая кажется зрителю нарочито «скандинавской».

Вообще, режиссёр находился под сильнейшим впечатлением от оператора. 21 сентября состоялся ужин у Катинки Фараго, который режиссёру очень понравился во многом из-за присутствия и контакта с Нюквистом. Единственное, что Тарковский записал по итогам трапезы: «Почувствовал, что Свен очень одинок, он не может пережить, я думаю, того ужаса, который случился с ним, когда его шестнадцатилетний сын перерезал себе вены и умер. Он очень одинок, и у него нет друзей». И, наконец, детская, предельно трогательная фраза: «Я бы очень хотел иметь такого друга, как он». Они, действительно, были во многом схожи, эти два неразговорчивых художника.

Заметим: в Швеции Тарковский отдавал предпочтение восточной — японской и корейской — кухне. И 23 сентября в одном японском ресторане состоялся другой ужин, на котором, кроме режиссёра, присутствовали известный американский астролог, архитектор и художник Алден Тейлор Манн, более известный под именем Тэд, а также Лейла с мужем и подругой-балериной Берит Хемминхютт. О последней нельзя здесь не упомянуть, поскольку у них с Андреем сложились отношения, а 4 сентября 1986 года она родила от него сына Александра[938]. В упомянутый день Тарковский внесёт в «Мартиролог» лишь фразу: «Переписать в дневник из блокнота», — из чего можно сделать вывод, что он узнал о рождении третьего сына сразу. А ресторан, в котором они ужинали, ныне не существует.

Широко известный в определённых кругах автор множества книг Тэд Манн оказался в Стокгольме по приглашению Лейлы и её мужа. Супруги организовывали его лекции. Собственно, ужин был приурочен к их завершению. Сами выступления Андрей не посещал из-за работы, но во время трапезы они с астрологом разговорились, и режиссёр даже попросил разложить Таро для него. Манн сделал вывод, что в ближайшее время они с сыном не увидятся. При этом Анжела через Ларису настойчиво передавала, будто воссоединение семьи произойдёт уже совсем скоро. Это сбивало с толку.

Незадолго до того[939] Тарковскому стало известно, что предполагаемые японские партнёры отказываются заключать договор о копродукции. Это делало ситуацию тяжёлой для Шведского киноинститута, которому было не потянуть финансирование в одиночку. Привыкший подозревать подвох, режиссёр не исключал, что Вибум специально водит его за нос, желая снизить гонорар. Конечно, это было не так. Японцы медлили, поскольку, поддержав Тарковского, боялись испортить отношения с СССР. Оскароносная картина Акиры Куросавы «Дерсу Узала» обозначила некий ренессанс их национального кино на мировой арене, потому в Токио очень хотели продолжения отношений с Москвой. Лично Куросава, получив вторую после фильма «Расёмон» (1950) статуэтку Американской киноакадемии, будто «вернул» себе знамя лидера. Хотя заметим, Тарковский был убеждён[940], что советская сторона «подсовывала» японцу в группу самых скверных членов. Такой точки зрения он придерживался в том числе и в отношении Анатолия Кузнецова, которого предлагали в качестве кандидата на роль Арсеньева. Судя по результатам, Андрей, как обычно, сгущал краски. Да и выбор Кузнецова для создания образа героя, которого в итоге сыграл Юрий Соломин, был более чем резонным, как с позиций «народного типажа», так и потому, что прежде артист принимал участие в озвучивании фильмов Куросавы для советского проката. Это придало бы персонажу Анатолия дополнительный колорит и обеспечило узнаваемость.

Так или иначе, японцы, действительно, не согласятся официально участвовать в производстве «Жертвоприношения», хоть и окажут множество мелких услуг, важнейшие из которых — предоставление плёнки, а также средств для пересъёмки пожара в финале картины. Впрочем, этим их помощь не ограничится, недаром Фараго будет частенько наведываться в Токио в ходе работы. Однако ради чего они отказали?! Следующим совместным советско-японским проектом станет мультипликационная трилогия «Приключения пингвинёнка Лоло» (1986), потом — фильм «Шаг» (1988) Александра Митты, но заметных картин не будет, как минимум, до девяностых.

Первая пришедшая мысль — привлечь французские деньги. 6 октября состоялся ужин у атташе по культуре Жана-Пьера Арменгана, на котором присутствовал месье Пилло — директор парижского экспериментального киноцентра, организации-побратима Шведского киноинститута. Упомянутый человек, помимо прочего, являлся советником министра культуры. Скорее всего, если бы французы согласились, то пришлось бы разбивать уже собранный Тарковским гармоничный актёрский ансамбль, чтобы включить какую-то их знаменитость. Режиссёр заранее чрезвычайно расстроился. Он совершенно не вспоминал свои восторги по поводу Фанни Ардан и Жана-Луи Трентиньяна. Только по прошествии времени возникнет мысль, что последний мог бы подойти на роль доктора. Впрочем, французы выразили готовность помочь, ничего не требуя взамен. Неожиданно к производству подключился даже не «Gaumont», переживавший не лучшие времена, а само Министерство культуры Франции. Так что Вибум срочно вылетела в Париж для переговоров.

Родные Тарковских в Москве бедствовали, как и прежде, но к сказанному на эту тему выше важно добавить, что переправка денег им становилась всё более накладной и затруднительной. Анна-Лена предлагала варианты[941], при которых за доставку тысячи рублей режиссёр должен был дать пятьсот сверху. Очень дорого! Андрей Яблонский позже будет переводить с комиссией двести восемьдесят пять за тысячу, но это — потом, а средства в Москве нужны прямо сейчас! Обращаться более было не к кому, старые знакомые давно избегали встреч с Тарковским за границей, поскольку, с одной стороны, это могло их скомпрометировать, а с другой, он всякий раз просил что-то отвезти или передать. Никто не хотел связываться, все и