чтобы показаться или с глаз скрыться. Для французского шифра нужен только главный знак, как можете Вы вновь удостовериться, взглянув на депеши в виде сигналов: они расшифровываются легко и надежно[590]. Составил я русский шифр, для которого тоже одного лишь главного знака достаточно, и воспользовался им для депеши по-русски. Не зная языка, не могу решить, довольно ли этого будет для расшифровки быстрой и верной; признаюсь, сам я им недоволен, потому что есть в нем 4 буквы, нуждающиеся в двойном действии телеграфа, как то 17-й и 18-й сигналы депеши доказывают, и пришлось их связывать с помощью тире ∩. По сей причине решил я составить другой русский шифр с использованием знаков главного и вспомогательного, где 33 буквы русского алфавита изображаются 24 сигналами, из коих 12 первых только с помощью одного главного знака, а остальные 12 – с помощью обоих знаков сразу. Наблюдатель эти последние в своем журнале отмечает горизонтальным тире. Можно было бы даже обойтись без Ъ и Ь, у которых звук не произносится, и освободить номер 12 от двух его букв, которые вписать можно в номер 4. Этот алфавит расшифровывается с большой точностью.

Но насколько я в опытах преуспел, настолько в подсчетах затрат ошибся; рост цен и изменение курса ассигнаций, которое я в расчет не принял, заставили меня выйти далеко за предел той тысячи рублей, которую Вы мне на устройство этих двух телеграфов положили. Вот счет расходам

За один телеграф

Уже истратил я тысячу рублей и больше, чтобы покрыть расходы; но скромность моего состояния не позволяет мне их уплатить целиком. Благоволите отправить мне как можно скорее 1723 рубля и к ним прибавить сумму на перевозку телеграфов в Петербург и прочие расходы, возможно, на дополнительные опыты, которые я еще соберусь сделать. После прибытия телеграфов представлю Вам точный счет со всеми квитанциями.

Впрочем, не опасайтесь, что телеграфы впоследствии столько же будут стоить, сколько эти. Убедился я на опыте, что каждый телеграф со своим телескопом, с телегой для перевозки и всеми принадлежностями не будет стоит и тысячи рублей по нынешнему курсу, а следственно, линия в сотню телеграфов для связи Петербурга с польской границей обойдется меньше чем в 100 000 рублей.

171. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 2 ноября 1811 г.

Видел я Сиверса, когда он здесь проездом был; узнал от него подробности нового проекта закона о судебной администрации для крестьян Лифляндии. Если Вы его еще не подписали, благоволите, умоляю Вас, подписание и обнародование отложить на несколько недель. Я Сиверсу высказал самые важные возражения против этого нового проекта, которые его убежденность поколебали, но не уничтожили полностью; не хватило у нас времени, чтобы глубоко в предмет погрузиться и прийти к результату основательному. Продолжу этот спор на письме и возложу на него обязанность самому Вам сообщить, будет ли он после этого новый проект поддерживать. Кажется мне, что ни он, ни комитет не осведомлены в должной мере о действии поистине благотворном, которое оказало первое положение о крестьянах, Вами дарованное, и что заблуждаются они насчет английского суда присяжных, введение которого здесь почитаю я невозможным.

Рижская консистория делает Вам представление, чтобы Вы благоволили Зонтагу присудить аренду Кольберга. Позвольте мне эту просьбу поддержать и напомнить, что я Вас еще три года назад об этом просил.

Надеялся я получить ответ на последние мои письма, с которыми отправил я к Вам мой труд и доклад о телеграфах. Касательно труда моего ответил мне министр, но ни одного слова от Вас не передал. Касательно же телеграфа надеялся я, что сначала пришлете Вы мне дополнительные 2000 рублей, которые я на телеграфы потратил, ибо эта нехватка денег стесняет меня чрезвычайно. Впал ли я у Вас в немилость? Чем мог ее на себя навлечь? Благоволите мне несколько минут уделить, чтобы меня в противном уверить. Разлучен я с Вами физически и бесконечную боль испытаю, если прибавится к этому разлука моральная. Если чем-то провинился, скажите, в чем моя вина; я ее признаю охотно, а Вы мне ее простите, или же сумею я оправдаться. Вы сами наверняка не рады на меня обиду копить. Чувство, которое столько лет жило, не может прекратиться, не ранив чувствительное сердце.

Ваш Паррот, неизменно прежний.

P. S. Приговор тем троим, что разбили стекла, вынесен по всей строгости закона[591]. Получите Вы об этом официальный доклад.

172. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 26 ноября 1811 г.

Вот, мой Возлюбленный, доклад о последних моих опытах с телеграфом. Сделаны они с полным алфавитом из 24 знаков и уничтожают последние сомнения относительно использования этого инструмента на русском языке. <Прибавил я к ним французскую депешу, которая с помощью этого алфавита расшифровывается без двойных букв.> Вдобавок убедился я с помощью этих опытов, что телеграф для армии можно уменьшить вполовину и сделать благодаря этому вдвое удобным для перевозки.

Вы мне до сих пор не ответили; оставляете Вы меня в затруднении относительно оплаты расходов. <Как мне поступить?> Я теряю кредит; стыдно мне слышать, как меня заплатить просят, а мне нечем.

Есть у меня к Вам важная просьба касательно наших училищ и касательно почетных смотрителей, которых в каждом уездном училище завести необходимо[592]. По причинам, которые Министр привел, могут они быть полезными в большей части русских губерний, но в наших губерниях будут в высшей степени вредны. Это новая власть, власть чужеродная, которой дух народного просвещения неведом, которая действовать будет часто в противном направлении и никакой управы на нее не сыщется, поскольку всегда найдет она поддержку у влиятельного дворянства. Понимаю прекрасно смысл этого указа; смотрители должны играть роль представительную, чтобы училищам придать больше блеска и обогатить их дарами. Но даров не будет, а почетные смотрители захотят быть не просто орудиями, станут вмешиваться в мелочи и наших инспекторов мучить. Указ не обозначает границы их власти, не уточняет, кто их назначать будет, Университет или дворянство (дворяне лифляндские уже своих назначили, не дожидаясь объявления Вашей воли), не решает, будут ли они подчиняться Университету или нет. А если захотим мы на них жалобу подать, кому станем жаловаться? Суду? Процессы длятся годами, а Университет, который только Сенату подчинен, будет вынужден, вопреки акту постановления и Уставу, предстать в губернском суде и погрязнет в целом океане новых дрязг. Министр главной причиной назвал презрение публики к обычным инспекторам, однако здесь оно