Выразился он гораздо резче, понизив при этом голос и оглянувшись через полуприкрытую дверь в Большой зал, но спорить с седым ветераном никто не стал. Тем более что и срок аренды помещения подходил к концу — «Купец», как известно, заведение не из дешевых, а чересчур толстыми бумажниками вчерашние кадеты похвастаться не могли. Пустить пыль в глаза — одно дело, а клянчить у родителей, будто сопливые гимназисты, — увольте. Береги честь смолоду — эту прописную истину они усвоили с детства.

— Эх, почему я не сахарозаводчик, как дражайший мой дядюшка! — шутливо вздыхал Игорь Сальский, выводя под ручку, дабы не опозорился на глазах десятков посетителей «Купца», совсем расклеившегося князя Гогелидзе. — Митрошка, мой кузен, наверняка мог бы арендовать эту забегаловку на всю ночь. Да не только стол, а с музыкой, с певичками…

— Его степенство соскучились по канкану на столе! — хохотал Бекбулатов, «с мясом» отдирая от плеча Александра клещом впившегося в него фон Тальберга, чтобы усадить в поджидавшее авто. — Оставьте, барон, нашего лейб-гвардейца, в конце концов! Саша! Куда ты смотришь? Он тебе весь погон обры… да не обрыгал, Спасович, фу, какой моветон! Обрыдал! И дайте кто-нибудь барону сухой платок… Что, ни у кого нет с собой платка? Шантрапа… Смотри, Бежецкий: и эти босяки хотели поменяться местами с нами — блистательными гвардейцами! А у самих нет даже носового платка!

— Зачем армейцу носовой платок? — басил могучий Ардабьев, отныне — поручик какого-то номерного полка в Екатеринбургском наместничестве. — Мы, сапоги, как известно, в портянку сморкаемся… А вообще-то был у меня платок, только Карлушка его куда-то зарыдал.

— И мой… И мой… — раздалось сразу с двух сторон.

— Вы выбрали совсем не те войска, барон, — оторвал наконец от Бежецкого фон Тальберга Володька. — Право, вам, сударь, приличнее было бы идти в морские офицеры. При вашей склонности разводить сырость — самое то место.

— Что делать, что делать, мой друг, — ничуть не обиделся драгун. — Мы, немцы, так сентиментальны… А вообще, господа, — ни к селу ни к городу ляпнул он, — женщин действительно не хватает. И цыган.

— Фон Тальберг! Ты наговариваешь на себя. Какой же ты немец, если тебя, выпимши, тянет к цыганам? Сашка в сто раз больше похож на немца. Граф, вас ведь не тянет к цыганам?

— Цыгане! — подскочил на заднем сиденье автомобиля задремавший было князь Гогелидзе. — Господа, а ведь это мысль! Поедемте к цыганам, господа!

— Вас иногда посещают дельные мысли, князь, — похвалил снова уронившего могучий кавказский нос приятеля Бекбулатов. — Действительно, а не закатиться ли нам к цыганам?

— Вы мимоходом выиграли в рулетку, князь? — поинтересовался Сальский, картинно облокотившись на дверцу авто. — То-то, я смотрю, вы частенько отлучались из-за стола.

— Что ты, Игорь! Играть мне матушка запрещает. Но…

Владимир сорвал фуражку и швырнул в нее скомканную купюру.

— Эх, пропадай сабля на заказ! Обойдусь казенной первое время. Раскошеливайтесь, господа!

Фуражка пошла по рукам, наполняясь банкнотами разных достоинств.

— Я не могу, господа! — швырнул в общий котел золотой империал успокоившийся было фон Тальберг. — Рыдания жгут мне грудь! Как мне горько расставаться с вами!

— Дайте платок барону…

— Какой, черт возьми, платок? Салфетку и ту половой на выходе отобрал!

— Пусть рыдает в ваш мундир.

— Бежецкий, подставьте плаксе правое плечо — у вас там погон сухой. Это будет по-христиански…

— Возьмите, сударь, — серебряным колокольчиком прозвенел над ухом Александра ангельский голос. — Он чистый, возьмите же…

Александр обернулся и обмер: позади него стояла девушка такой красоты, какой просто не может быть у существа из плоти и крови. И это небесное создание ручкой, затянутой в полупрозрачную кружевную перчатку, протягивало ему невесомый платочек. На какой-то миг пальцы молодых людей соприкоснулись и…

— Очнись, Саша! — Бекбулатов похлопал по плечу друга, неотрывно глядевшего вслед отъезжающему «Руссо-Балту». — Эта птичка не для нашего курятника. Скрепи сердце и вернись на грешную землю.

— Я ее знаю, — пробасил могучий Ардабьев. — Это дочь товарища железнодорожного министра Головнина. Настенька. Пардон, Анастасия Александровна.

— Только не говорите, мон шер, что вас с ней что-то связывает! — подколол великана Бекбулатов, деликатно подергал намертво зажатую в руке друга кружевную тряпицу и, поняв, что извлечь ее невозможно, отступился. — Я готов поверить во все, что угодно, вплоть до вашего родства с королем Швеции… А что такого, господа? Викинги легко добирались до родины нашего Гаргантюа![3]

Но в такую невероятную возможность…

— Вовсе нет, господа, — засмущался силач. — Просто одно лето папенька снимал дачу под Гельсингфорсом неподалеку от их дачи и…

— Так ты, Леонид, своими глазами видел сию нимфу загорающей? Или даже купающейся? Не томи, расскажи, как она! Мы все внимание! Право же, господа, давайте попросим!

— Нам было по десять лет, балбес, — надулся простодушный Ардабьев.

— А это ничего не меняет! На Востоке в этом возрасте девушка уже может выйти замуж. Да-да, Леонид. Это непреложный факт. Не томи, как она?

— Ты иногда просто несносен, Володя, — досадливо махнул рукой поручик и грузно уселся в автомобиль, качнувшийся под его весом.

Гусар тут же потерял интерес к этой истории, тем более что в своих шуточках и подколках он знал меру, а его лучший друг смотрел вслед давно скрывшемуся авто, уносящему красавицу, ТАКИМИ глазами.

— Так мы едем к цыганам, господа?

Юные офицеры загомонили и принялись рассаживаться по терпеливо ожидавшим экипажам. Остался стоять один лишь Бежецкий, так и не выпустивший из руки платочек.

— Ты едешь? — тронул его за плечо Бекбулатов. — Или как?

— Или как, Володя, — покачал головой Саша. — Вы уж без меня.

— Влюбился, — констатировал гусар. — Не могу одобрить, конечно, но… Как знаешь.

Кавалькада медленно покатила прочь, и Александр расслышал сквозь приоткрытое окно автомобиля, как голос Сальского затянул:

— Когда б имел златые горы…

— И реки полные вина… — подхватил могучий хор.

Платочек действительно был невесом и пах фиалкой…

* * *

— Право, господа, — старший унтер-офицер Ремизов, развалившись на травке, покусывал травинку, любуясь величаво проплывающими в небе облаками. — Откуда на нашу голову свалился этот Цербер?

— Цербер, Константин, страж подземного царства, — лениво поправил приятеля рядовой Чарушников, пользующийся краткими минутами отдыха, чтобы если не подремать, то хотя бы посидеть в расслабленной позе, привалившись к стволу березки спиной. — И свалиться на голову не может никак. Нашему больше подходит называться драконом.