— Чем это вы заняты, Александр? — Князь, не меняя позы, протянул руку — благо крошечные размеры Сашиных «апартаментов» позволяли это сделать чуть ли не с любой точки помещения — и ловко отобрал у засмущавшегося корнета пухлый том, который тот штудировал, пользуясь свободным временем. — Ба-а-а! Жизнеописание Евгения Савойского! Да еще на французском! Похвально, похвально…

— Да вот, — еще больше стушевался Бежецкий. — В училище все как-то не удавалось, а тут, оказывается, обширная библиотека…

— Естественно. — Вельяминов небрежно швырнул книгу на стол, умудрившись не сбить при этом ничего, там находящегося. — Молодые офицеры частенько приезжают со своими книжными собраниями, тщась приобщиться к воинской премудрости предков, а потом… А потом дарят сии сокровища полку. Вы не забыли, мой друг, — резко сменил он тему, — какой сегодня день?

— Пятница, — пожал плечами корнет.

— Вот именно, вот именно… Но непременно запамятовали, о чем я вам говорил в прошлую пятницу.

— О чем? — наморщил юношески гладкий еще пока лоб Александр. — Извините…

— Надо заметить, юноша, — Дмитрий Аполлинарьевич был всего лишь на пять лет старше своего визави, но его добродушное «юноша» или «мальчик мой» никогда не встречало противления у последнего, вероятно, сказывался жизненный опыт, которым Бежецкий пока еще был не слишком богат, — что память ваша весьма избирательна. Бьюсь об заклад, что спроси я сейчас что-либо из воинского артикула или похождений того же принца Савойского — вы ответили бы без запинки, а вот мое недельной давности предложение, будучи к службе не относящимся, абсолютно выветрилось у вас из головы. Я прав?

Конечно же, князь был прав. Саша сейчас лихорадочно перебирал в уме, к какой хотя бы области относилось то самое предложение. Очередная вечеринка? Чей-то юбилей? Поездка в Санкт-Петербург, благо ничего экстраординарного в выходные не предвиделось? Хранящий массу первостепенно важной (а также второ- и третьестепенной) информации мозг в этом отношении был девственно чист.

— Неужели, — попытался он робко пошутить, чтобы только не молчать, — вы в прошлую пятницу вызвали меня на дуэль?

— Оригинально… — протянул Вельяминов, возведя очи горе. — Весьма оригинально… Увы, если бы я вызвал вас на дуэль в прошлую пятницу — один из нас уже лежал бы на кладбище или, в лучшем случае, в госпитале, а другой — сидел до суда под домашним арестом. Я видел вас на стрельбах и не обольщаюсь по этому поводу, да и сам не мазила. Дуэль, чтобы вы знали, в отличие от мести — горячее блюдо. И повара обычно стараются, чтобы повод не остыл… Но довольно о грустном. Поскольку вы, сударь, страдаете ранним склерозом, я с прискорбием сообщаю вам… — Поручик выдержал эффектную паузу и закончил: — Мы с вами едем на бал. Срочно мыться, бриться, приводить себя в порядок — у вас ровно два часа…

* * *

— Видали, господа? — Старший унтер-офицер Ремизов, не оборачиваясь, кивнул приятелям на что-то находящееся у него за спиной. — Наш Держиморда тоже приволокся.

— Где? — Юный Пршевицкий-Ганевич вытянул и без того длинную шею, чтобы разглядеть что-либо в толкотне мундиров, гражданских костюмов и дамских туалетов. — Где, господа?

— Не тяните шею, жираф белостокский, — прошипел, дернув любопытного поляка за рукав, барон Рейгель. — Вам что — и здесь недостает его общества?

— Интересно, — пробормотал Чарушников, примериваясь взглядом к столику с закусками и горячительным, пока еще нетронутому. — Кто этого господина пригласил… на нашу голову.

Все четверо находились здесь, на традиционном летнем балу в имении князей Ртищевых, на абсолютно законном основании — в увольнительной отлучке за подписью командира — поручика Констанди, в партикулярном платье и к тому же по личному приглашению племянника хозяев, своего давнего закадычного приятеля. Но от того ни желания общаться с ненавистным «драконом», ни даже видеть его физиономию у них не возникало. Даже у либерально к командиру настроенного Чарушникова его присутствие вызывало некий дискомфорт.

— Кто-кто, — передразнил его Рейгель, старательно делая вид, что не заметил знакомого лица: корнет уже с минуту пристально разглядывал всю четверку, видимо, раздумывая — подойти или не стоит. — Наш князь Митя, конечно же. Кто еще может вытащить этого дуболома из казармы?

— Ну, дуболомом я бы его не назвал…

— Молчите, адвокат! Кто еще способен все урочное время гонять солдат по плацу и окрестным лесам, а в свободное — зубрить руководства по тактике и баллистике?

— А может быть, он вообще… — неопределенно покрутил ладонью Пршевицкий-Ганевич. — Из этих.

— То есть?

— Ну, которые к женскому полу… холодны.

— А вот это мы сегодня выясним, — заявил Ремизов, одергивая полы несколько вольготно сидящего на нем фрака: шился он когда-то по фигуре, но умелец-портной никак не предполагал, что заказчику приспичит экстренно сбросить полпудика лишнего жирку. Не по своей воле…

* * *

— Прекратите пялиться на этих лоботрясов, — прошипел Дмитрий Саше на ухо, улыбаясь знакомым. — Вы что — решили испортить себе весь вечер?

— Но… — Александр был смущен. — Как это будет выглядеть в плане субординации?…

— В плане субординации — отлично, — отрезал князь. — Точно так же, как в плане субординации выглядим мы с вами в глазах, допустим, генерала Митрохина.

— Где? — закрутил головой Бежецкий, тщась разглядеть в толпе гостей легендарного офицера.

— Прямо напротив вас, под ручку с дамой в пунцовом платье, — мученически вздохнул поручик. — И, если хозяева не попросят нас с вами удалиться из-за оскорбительно пристального разглядывания их гостей, я вас с ним потом познакомлю.

— Простите, князь…

— Ничего. Вы что, Саша, никогда не бывали на балу?

— Почему же… Бывал, конечно, — еще больше засмущался корнет. — Вот только…

Его спас распорядитель, громко объявив:

— Вальс, господа!..

* * *

— А вы неплохо танцуете, корнет, — похвалил Вельяминов своего друга, когда был объявлен перерыв и гости, весело переговариваясь, потянулись к столикам с выпивкой и закуской «освежиться».

— Вы льстите мне, Митя. — Раскрасневшийся Бежецкий только что отпустил к подругам одну из юных жеманниц, которую только что лихо кружил в танце по старинным паркетам двусветного бального зала, отчаянно жалея, что в придачу к фирменному гвардейскому поклону-кивку не может звякнуть шпорами[4]

. — Да я в танцах дрессированный медведь, не более. Видели бы вы моего друга, князя Бекбулатова…

— А я вот вижу, что мсье Делавриер, наш старый добрый учитель танцев, по-прежнему недаром ест казенный хлеб с маслом, — перебил его князь, сам только что показывавший недурное знание хореографии, разве что с более зрелыми партнершами. — И первый выпускник нашей альма-матер — первый во всем.