Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тон спокойного айсберга на зелёной волне северной Атлантики/Адриатики. Руст нижних этажей – сколами льда. Пустит ко дну, даже не заметив. На ненадёжности течения, всегда под угрозой и угроза сам. Рядом с толпой и торговлей. Чума тоже шла отсюда. Если плыть – поперёк. Сколько ослепших балконов и окон. Корабли после смерти становятся дверями, хранящими следы волн и червей.
Бородач держит за уши щит с серьёзным солнцем. Арсенальная львица длиной напоминает пушку. Верблюды с головами отощавших хищных динозавров. Не площади, а поля – электрические, магнитные. Вспышки пространства с колодцами посредине. Животы лодок на суше. Печи между домом и воздухом. Острым носом защищаясь от чумы. Лестница в доме становится маяком. Надёжная в близости превращения.
Утренний воздух рукой, встречая несомненную сырость. Вода необходимостью шага поднимает на подмостки. Водному по воде. Каждый шаг вдыхает опоздание, зигзаги улиц растят его. Маски зовут в глаза. Лицо стены близко.
Водяной лес причальных шестов. Деревья растут из окон, перебрались с улиц на крыши. Вслед за средневековыми воинами в шлемах. За воронками не столько для выхода дыма, сколько для вливания в дом неба. Коробами для насыпания его же. Резные цветы на верхушках окон, сквозь которые порой не воздух, а обман – стена следующего этажа. Не гарантировано ничего, гарантия – несвобода. Цветные брызги с масок долго не уходят с улиц. Стекло впаяно в стены. Безнадёжностью смеха – чужую свободу завоевать невозможно. Люди уходят в стену.
Кружево домов, не соборов. Церкви похожи на ангары кораблей в арсенале. В них собираться, чтобы идти войной. Путь к небу – дóма, в одиночестве или вдвоём. Церкви по циркулю, но под церковью тоже можно проплыть. Да святые и сами не знают, что делать с поймавшими их сачками нимбов. И кресты растут во все стороны, превращаясь в гигантские модели кристаллов, так что к ним приколотить никого невозможно.
Ночью освещена только вода – линии огней на фарватерах. У домов – только подплыв, фонарь причала. Остальное внутри, за ставнями. Поверхность, замкнутость, молчание. Говорить нельзя, разве что той, кого. Вытянутая раковина башни спрятана во дворе, только с воздуха ещё более высокой башни и увидеть. Сжатый улицей воздух расширяется в доме.
Строить высокие колокольни на такой основе – безумие. Но они стоят, наклонившись, смотря вдаль дугами романских арок. Вровень вода и земля, но надо заметить, где что. До сантиметра вплыть в заставленный лодками канал. Быть надёжным и точным, чтобы не натворить дел. И одновременно безумным, иначе что это и зачем тогда? Невозможно, но порой получается – и так существует. Дерево держит камень. Город открывает. Стеклом цветов, поворотом ваз, сеткой кувшинов. Отсюда и отправляться в Китай и Канаду. Есть и другие города. Уплыть, вернуться и рассказать – город отпускает.
Будет существовать, пока не под властью. Только если человек может уйти, он может остаться. Незачем сетовать, что без кого-то присоединишься к лежащим на островке за гибеллинскими зубцами, ограничивать своей болью другую свободу. Даже назвать имя происходящего нечестно: вот я тебя как – из чего подразумевается, что и тебе меня нужно совершенно обязательно. Но обязательно – лишь переулок, где руками не развести.
От острова к острову по отражениям звезд. Ракушки и соль точат знаки пути. Пригороды касаются воды не стеной, а валунами. Свет разноцветных домов, каменные кресла, сети ракушек. Тишина оборвавшегося каната.
Штукатурка обваливается, на столе накапливается пыль. Прихорашиваться некогда. С радостью моет посуду в другом доме, забыв, как надоело это в своём. Торопится. Не найти дом – номера перепутаны. Не отправить почту. Но торопливость невозможна, тут ни колес, ни даже копыт, только самому, только пеший ход. Внезапно продолжающийся водой. Торопиться в краске и голосе. Водой, торопящейся внутри себя, оставаясь.
Потолки крыты изнутри рыбьей чешуей. Колонны встают на цыпочки. Философия – три девушки в мини-платьях. Рояли лодок. Голова Митридата Понтийского, торс времен Адриана, ломбардский дракон XV века, а вместе святой Теодор. Никакой подгонки под идеал – от неё и остаются только с идеалом. Отражения не помещаются в каналах. Море размечено деревом.
Многие пытались подражать. Городу на севере выйти из строя начальство не позволило, а люди не успели. Нет в нём личных мостов, да и каналов немного. В городе на востоке дома повернулись к воде спиной, продавая лицо на улице – тут никакими садами не помочь.
Тому, кто готов граничить с непостоянным, всё годится для мостов – камень, взгляд, дерево, прикосновение, сталь, вода, старая рубашка, воздух. Твердая вода, пришедшая из огня, принимает все формы и все цвета. Помогает уметь любить то, чему до нас нет никакого дела. Иначе не вырасти к повороту навстречу. Черноносый носильщик, мираж вставшей воды, боль радости.
Не будем касаться кирпичного сердца в портике на сализада дель Пиньятер. Попробуем сами. Книжный на улице убийц. Есть мост у греков, есть и у дьявола. Набережная честной женщины тоже есть, но очень маленькая и неинтересная. Ведьмы отвязывают ночью лодки и плывут в Александрию к Мелиссе и Жюстин. Люди создают город, потом город начинает создавать людей. Любовь так же.
Полоса окон между морем и небом. Вода вдали сливается с воздухом, город висит. Рисуя по небу карандашами колоколен. Сепией сепии. Плывущий городом строит его в себе.
РЕГЕНСБУРГ
И отделили они от себя своё стремление вверх и назвали богом. Может быть, кому-то и помогало, пока взрослели. А потом стало всё больше мешать. Но нечего и человеку вставать в центр, мнить себя царем людей или природы. Пусть место останется свободным, готовым принять, но не оставить, остающееся – мертво. Пусть сегодня город, живой город, город – король.
Дерево, высохнув, стало лицами, руками, костями домов. Выступая резным трюмо из стены над улицей. С дудочкой у окна. Складками платья и улыбкой вокруг балкона. Вверх, сужая окна, увеличивая их число. Теснясь этажами навстречу через улицу. Клиньями неба. Темной гладью деревянной двери среди ряби камня, собиравшего дождь и ветер. Башенками по диагоналям фронтона, за которыми ребро крыши. Круглый эркер на боку церкви, с широкими окнами дома. Но под ними узлы высоких причёсок и шлемы. Под ногами львы, и под башнями львы, над головами зонтики городов. Святого держит пучеглазый карлик, а рыцарь спокойно стоит на уступе, опираясь на щит. Вот он – город. Честный своим присутствием, своей полнотой.