сердцем или стрельчатым углом. Только разнообразие может не подавлять. Пантера готова нести на своей спине только того, кто может вести её своим сном. Но и ей нужна опора – сплетение листьев, растущих из головы. И почему бы чёртику не поддержать человека – у него лучше получается держаться за вертикаль стены.

Бог был лишь строительными лесами. Колокольня старого собора стала подъёмником камня для строительства нового. Ступени древней совы. Каменное горло. Если человек на свой страх и риск, не оглядываясь на догмы и готовые ответы, пытается понять, что есть бог, как можно коснуться его, – к религии это не имеет почти никакого отношения. Если высшее всё же имеет лицо – это снова невзрослость, попытка спрятаться за спину старшего-всемогущего. И поиск приводит к пониманию, что это лицо настолько сложно, а соприкосновение с ним настолько многообразно и неопределённо, что позиция все более отличается от внерелигиозной только терминами.

А собор – здесь, поднимаемый людьми и поднимающий людей. Взгляд на произведение, как на вдохновенное свыше, прячет концы в воду – пути господни неисповедимы и с человеком несоизмеримы. Взгляд на произведение, как на дело человеческого сознания, только и позволяет другому сознанию попытаться понять и продолжить.

Потому что готика – не только собор. Арка над окном дома, которая думала закончиться, закрыться, и вдруг прорывается новым лепестком. Ратуша, где среди острых каменных цветов, держась за скрещенные ключи, учится взрослеть – отвечать за себя – город.

Окна собора велики, окна колокольни малы – когда человек идет вверх сам, ему много света не надо, у него есть свой, и свет строивших ступени. Последние несколько столетий уникальны, человек приучается отвечать за себя сам, без ссылок на высшие силы. Без подпорок труднее, но больше возможностей. Больше возможностей – значит, и для зла. Но ведь и для хорошего тоже. И если бог есть, он создал человека свободным, и ему тоже интересно, что человек сможет сам, без подпорок. Человек взрослеет. Чуть похожее было во времена эллинизма, но дальше малого круга образованных не распространилось. Сейчас круг много шире. Неужели и эту попытку провалим? Но в дорогу хорошо выходить под башней, под её напряжением вверх.

Если нас попросят показать наши соборы – мы покажем книги, отличающиеся от «Золотой легенды» так же, как готика от крупнопанельного домостроения (есть, конечно, «Божественная комедия»; но есть и Франк Гери или Фрэнк Ллойд Райт).

Огонь потому и светит, что непрост.

ОСТРОВАМИ (НИСИРОС, СИМИ, ТИЛОС)

Море, камни и ветер проникают друг в друга. Хаос, где вспыхивают брызги, – ни плавать, ни причалить. Арки, гроты, тысячи скульптур. Скорость встречи волны и скалы такая, что камни чернеют, обугливаются. А наверху они изъедены ветром в дырявую пену, в острую гребенку – между ними поместится корень цветка или копыто козы, но не ступня. Остров – пространство, которым захлёбываешься. Пространство свобода.

Не отграниченность. Остров – встреча и разделение воды и камня, их возможностей. Море соединяет, а не отделяет. Остров пьет море ртами пещер, облизывает его тяжелыми языками, жажда от солёной воды бесконечна. Море режет остров ущельями, таранит прибоем – собирая боль ушибов и порезов. Так они принимают форму. Быть – это быть кем-то или чем-то, жёсткость форм нужна для свободы многообразия. И не одиночество, а возможность быть с теми, с кем хочешь, – их немного. В столкновении ровности моря и случайной зазубренности островов. Грек первый сказал о гармонии как напряжении лука и лиры. Море растит свои зубы-волны, острова – ровность пляжей и случайных долин.

Скалы не для того, чтобы по ним идти – только кое-где пунктир тропинок. Море неустойчиво – потому и предлагает путь в любую сторону. Свобода в неравновесии. Одиссей с острова и между островами. Не озеро или внутреннее море, ограниченное землей, а части земли – места обитания в текучести моря. Плавание – взгляд издали. Насколько малы города между морем и небом. Можно не придавать им слишком много значения. Можно беречь что-то, имеющее значение в них.

Светло-серый камня порой переходит в красный. Порой запасает в себе огонь, прячет внутри острова, где огонь кипит белым в воронках, просачивается на берег жёлтым и чёрным. Гладящая легкость и режущая твердость. Пемза и обсидиан, иглы и сети сéры. Горячая земля растёт из холодного моря, стелется ровным белым паром, горами обжигающего снега внутри себя. Это её свобода. Так камень находит свой голос – отвечать морю. Островá – к счастью, несколько – человек носит в себе. Внутреннее море в камнях костей. Море, что бьётся о море, камень, что ломает камень. Отражение. Рефлексия, что не уничтожает желание, но развивает его.

Свобода на камне – опасность стать мёртвым. Свобода буйства зелени – опасность стать слишком живым, потеряться в расслабленности. Каменная свобода ограничивает себя и поэтому куда-то идёт. Растительная свобода скорее пребывает. Свобода острова – одновременно каменная стена и плавание вокруг неё, полет над ней. Из неё растут вольные города Средневековья, чей воздух делал свободным. В Италии около Рима было много места, где можно собрать много силы. Может быть, искушение силой и не дало свободе вырасти там.

Запасённое головокружение. Разнообразие пространств. На чём камни держатся от падения в волны. И волны удерживаются от того, чтобы не подниматься по каменной лестнице дальше и дальше. Играя зубчатостью и ровностью. Более мягкий камень лепится к более твердому, образует на нем тенёта и фигуры. Заброшенная штормом на скалы вода успокаивается, чтобы отразить камни и небо. В ней соль шторма. Если собрать её в тихий день и посолить хоть картошку – море не будет против, только улыбнётся. Свобода неотделима от прикосновений. Несвободные в них не свободны нигде. Оливки – овощ, притворившийся ягодой? Ягода, захотевшая стать овощем?

Ближние мысы на фоне дальних – у пространства много слоёв и уровней. И одновременно неуверенность: вдали продолжается этот же остров – или уже другой? Зелень – лишь крапинки на камне. В море корабельный ветер, рвущий парус, сбивающий с ног.

Облака подчеркивают гребни гор. Горы дают знать. То, что казалось огромной землей, – только мыс, и можно выбирать сверху залив, в котором вернёшься к морю. Острова торопятся вверх – так появляется безжизненность вертикальных стен, где не удержаться даже фисташке или можжевельнику. Рядом с сухостью камня, солёностью моря – плоды только от меня самого. Свобода – дар мне и мой дар. Одновременны чёткость линий и их взаимопроникновение. Стойкая выпрямленность гор и настойчивая текучесть воды. Но упорны и