— Давайте кидаться в него камнями, — предложил Оле, а затем последовало долгое обсуждение: откуда брать камни, каких размеров и кто будет кидать, так как идея хорошая.

Хорошая, очень хорошая, лучшая.

Других у нас не было.

IV

Один камень, два камня, много камней.

Камни лежали в тележке Кая, которую он, вообще-то, использовал каждый вторник после обеда, чтобы развозить местную газету, а в первую среду месяца — приходскую. Мы притащили камни с речки, где было полно больших круглых булыжников, так что тележка оказалась тяжелой, как мертвая лошадь.

Кидать стали все.

— По крайней мере, по два каждому, — распорядился Ян-Йохан.

Оле следил, чтобы никто не мухлевал. Вызвали даже Подлизу Хенрика, и тот швырнул свои два камня, которые и близко не попали в сливовое дерево. Камни Майкен и Софи приземлились чуть ближе.

— Похоже, ничто вас напугало! — заорал Пьер Антон, глядя, как камень Рикке-Урсулы убого шмякнулся у изгороди.

— Ты сидишь там только потому, что твой отец застрял в шестьдесят восьмом! — прокричал Большой Ханс и швырнул камень так, что тот пролетел и врезался в сливу — мякоть разлетелась во все стороны и смешалась с грязью.

Мы загорланили.

Даже я, хотя прекрасно знала, что это не было правдой. Отец Пьера Антона с членами коммуны выращивали экологически чистые овощи, исповедовали экзотические религии и были открыты для духов, нетрадиционной медицины и других людей. Но не потому это не было правдой. А потому, что у отца Пьера Антона была стрижка ежиком, и работал он в компьютерной фирме, а это современно и никак не связано с шестьдесят восьмым годом или с Пьером Антоном.

— Мой отец нигде не застревал, и я тоже! — закричал Пьер Антон, вытирая грязь, прилипшую к руке. — Место, в котором я нахожусь, — ничто. И лучше уж быть в нем, чем в месте, лишенном смысла!

Было раннее утро.

Лучи солнца пробивались наискосок с востока, то есть светили прямо Пьеру Антону в глаза. Ему пришлось прикрыть их рукой, чтобы видеть нас. Солнце светило нам в спину — мы стояли вокруг газетной тележки на противоположной стороне улицы. Туда сливы Пьера Антона почти не долетали.

Мы ничего не сказали в ответ.

Настал черед Ричарда. И он изо всех сил швырнул камень прямо в ствол сливового дерева, а потом еще один, и тот просвистел сквозь листву и сливы у самого уха Пьера Антона. Потом бросила я. Бросать я никогда не умела, но в тот момент была сердита и настроена попасть в цель, и, хотя первый снаряд приземлился у изгороди рядом с камнем Рикке-Урсулы, второй угодил в ветку, на которой сидел Пьер Антон.

— Ну что, Агнес, — крикнул мне Пьер Антон. — Трудно перестать верить в то, что вещи имеют смысл?

Я швырнула третий камень и на этот раз, должно быть, попала в Пьера Антона, потому что послышалось «ой», а затем в кроне дерева все затихло. Потом кинул Оле, но запустил слишком высоко и далеко, поэтому Пьер Антон снова закричал:

— Если доживете до восьмидесяти лет, тридцать из них проспите, чуть более девяти лет будете учиться и делать уроки, а потом почти четырнадцать работать. Вы уже потратили больше шести лет на детские забавы, а потом придется как минимум двенадцать лет убирать, готовить еду и заниматься своими детьми, так что жить вам потом останется максимум девять лет. — Пьер Антон подбросил сливу, и она, описав небольшую дугу, тяжело приземлилась в канаву. — И вам не лень потратить эти девять лет, притворяясь, будто добились успеха в бессмысленной пьесе, когда можно сразу начать наслаждаться жизнью? — Он дотянулся до еще одной сливы и, устроившись поудобнее между ветвями, словно взвесил плод в руке. Откусил добрую половину и рассмеялся: сливы сорта «виктория» уже почти поспели.

— Это никакая не пьеса! — закричал Оле, грозя кулаком Пьеру Антону.

— Никакая не пьеса! — присоединился Большой Ханс и метнул камень.

— Почему тогда все делают вид, будто очень важно то, что на самом деле не важно, и в то же время из кожи вон лезут, чтобы показать, как неважно то, что на самом деле имеет значение? — Пьер Антон рассмеялся и вытер рукой сливовый сок с подбородка. — Вот скажите, почему так важно научиться говорить «пожалуйста», «здравствуйте», «спасибо, очень вкусно», «спасибо за прекрасный вечер», «как у вас идут дела», когда никто из нас скоро никуда уже не пойдет и все это прекрасно знают. А вместо этого можно просто сидеть здесь, есть сливы, наблюдать за движением Земли вокруг Солнца и тренироваться быть частью ничего.

Два камня Благочестивого Кая быстро полетели один за другим.

— Если ничто не имеет смысла, лучше не делать ничего, чем что-то. И особенно — бросать камни, потому что не осмеливаешься залезть на дерево.

Камни полетели в сливу со всех сторон. На очередность всем уже было плевать. Теперь мы бросали одновременно, и вскоре Пьер Антон вскрикнул, затем сверзнулся с ветки и приземлился с глухим звуком на траву за изгородью. Весьма удачно, так как у нас уже не осталось камней, а время поджимало: Благочестивому Каю нужно было вернуть домой газетную тележку, чтобы успеть в школу до звонка.

На следующее утро, когда мы шагали в школу, на сливовом дереве было тихо.

Оле первый перешел дорогу. За ним последовал Большой Ханс. Тяжело подпрыгнув, он дотянулся до двух слив и сорвал их с громким криком и кучей листьев. По-прежнему ничего не происходило, поэтому мы все, торжествуя, последовали его примеру.

Мы выиграли!

Победа сладка. Победа есть. Победа.

Два дня спустя Пьер Антон с пластырем на лбу и новыми едкими замечаниями вновь появился на сливовом дереве.

— Даже если вы чему-то научитесь и будете думать, что что-то умеете, всегда найдется кто-то лучше вас.

— Заткнись! — крикнула я в ответ. — Я уж точно чего-то достигну и кем-то стану! И прославлюсь на весь мир!

— Конечно, Агнес! — Тон Пьера Антона был дружелюбным, даже сочувствующим. — Ты обязательно станешь дизайнером, будешь везде ковылять на шпильках, строя из себя модницу и заставляя других думать, что они тоже модники, раз носят одежду твоего бренда. — Он покачал головой. — Но скоро поймешь, что ты клоун в заурядном цирке, где все пытаются друг другу внушить, что в этом году просто жизненно необходимо выглядеть так и не иначе, а в следующем — совсем по-другому. И еще ты обнаружишь, что известность и большой мир — вне тебя, а внутри — ничто, и так будет всегда, независимо от того, что ты делаешь.

Я посмотрела вокруг: поблизости