Чувство одиночества с новой силой охватило мальчика. Нотеперь это было совсем особое, гордое и мужественное одиночество Робинзона нанеобитаемом острове.

Петя первым делом стал присматриваться к следам. У него былопытный, проницательный глаз искателя приключений. Он был окружен следами. Ончитал их, как Майн Рида.

Черное пятно на стене обрыва и серые уголья говорили о том,что ночью к берегу приставали на лодке туземцы и варили на костре пищу. Лучевидныеследы чаек свидетельствовали о штиле и обилии возле берега мелкой рыбешки.

Длинная пробка с французским клеймом и побелевший в воделомтик лимона, выброшенный волной на песок, не оставляли никаких сомнений втом, что несколько дней назад в открытом море прошел иностранный корабль.

Между тем солнце еще немножко поднялось над горизонтом.Теперь море сияло уже не сплошь, а лишь в двух местах: длинной полосой на самомгоризонте и десятком режущих глаза звезд, попеременно вспыхивающих в зеркалеволны, осторожно ложащейся на песок.

На всем же остальном своем громадном пространстве моресветилось такой нежной, такой грустной голубизной августовского штиля, чтоневозможно было не вспомнить:

Белеет парус одинокий

В тумане моря голубом…

хотя и паруса нигде не было видно, да и море ничуть неказалось туманным.

Петя залюбовался морем.

Сколько бы ни смотреть на море – оно никогда не надоест. Оновсегда разное, новое, невиданное.

Оно меняется на глазах каждый час.

То оно тихое, светло-голубое, в нескольких местах покрытоепочти белыми дорожками штиля. То оно ярко-синее, пламенное, сверкающее. То оноиграет барашками. То под свежим ветром становится вдруг темно-индиговым,шерстяным, точно его гладят против ворса. То налетает буря, и оно грознопреображается. Штормовой ветер гонит крупную зыбь. По грифельному небу летают скриками чайки. Взбаламученные волны волокут и швыряют вдоль берега глянцевитоетело дохлого дельфина. Резкая зелень горизонта стоит зубчатой стеной над бурымиоблаками шторма. Малахитовые доски прибоя, размашисто исписанные беглымизигзагами пены, с пушечным громом разбиваются о берег. Эхо звенит бронзой воглушенном воздухе. Тонкий туман брызг висит кисеей во всю громадную высотупотрясенных обрывов.

Но главное очарование моря заключалось в какой-то тайне,которую оно всегда хранило в своих пространствах.

Разве не тайной было его фосфорическое свечение, когда вбезлунную июльскую ночь рука, опущенная в черную теплую воду, вдруг озарялась,вся осыпанная голубыми искрами? Или движущиеся огни невидимых судов и бледныемедлительные вспышки неведомого маяка? Или число песчинок, недоступноечеловеческому уму?

Разве, наконец, не было полным тайны видениевзбунтовавшегося броненосца, появившегося однажды очень далеко в море?

Его появлению предшествовал пожар в Одесском порту. Заревобыло видно за сорок верст. Тотчас разнесся слух, что это горит эстакада.

Затем было произнесено слово: «Потемкин».

Несколько раз, таинственный и одинокий, появлялся мятежныйброненосец на горизонте в виду бессарабских берегов.

Батраки бросали работу на фермах и выходили к обрывам,старались разглядеть далекий дымок. Иногда им казалось, что они его видят.Тогда они срывали с себя фуражки и рубахи и, с яростью размахивая ими,приветствовали инсургентов.

Но Петя, как ни щурился, как ни напрягал зрение, по совестиговоря, ничего не видел в пустыне моря.

Только однажды, в подзорную трубу, которую ему удалосьвыпросить на минуточку у одного мальчика, он разглядел светло-зеленый силуэттрехтрубного броненосца с красным флажком на мачте.

Корабль быстро шел на запад, в сторону Румынии.

А на другой день горизонт вдруг покрылся низким, сумрачнымдымом. Это вся черноморская эскадра шла по следу «Потемкина».

Рыбаки, приплывшие из гирла Дуная на своих больших черныхлодках, привезли слух о том, что «Потемкин» пришел в Констанцу, где емупришлось сдаться румынскому правительству. Команда высадилась на берег иразошлась – кто куда.

Прошло еще несколько тревожных дней.

И вот на рассвете горизонт снова покрылся дымом.

Это шла назад из Констанцы в Севастополь черноморскаяэскадра, таща на буксире, как на аркане, схваченного мятежника.

Пустой, без команды, с машинами, залитыми водой, соспущенным флагом восстания, тяжело ныряя в острой зыби, «Потемкин» медленнодвигался, окруженный тесным конвоем дыма. Он долго шел мимо высоких обрывовБессарабии, откуда молча смотрели ему вслед рабочие с экономии, солдатыпограничной стражи, рыбаки, батрачки… Смотрели до тех пор, пока эскадра нескрылась из глаз. И опять стало море таким ласковым и тихим, будто его облилисиним маслом.

Между тем на степных дорогах появились отряды конныхстражников, высланных к границе Румынии на поимку беглых потемкинцев.

…Петя решил на прощанье наскоро выкупаться.

Но едва мальчик, разбежавшись, бултыхнулся в море и поплылна боку, расталкивая прохладную воду коричневым атласным плечиком, как тотчасзабыл все на свете.

Сперва, переплыв прибрежную глубину, Петя добрался до первоймели. Он взошел на нес и стал прогуливаться по колено в воде, разглядываясквозь прозрачную толщу отчетливую чешую песчаного дна.

На первый взгляд могло показаться, что дно необитаемо. Ностоило только хорошенько присмотреться, как в морщинах песка обнаруживаласьжизнь. Там передвигались, то появляясь, то зарываясь в песок, крошечныекувшинчики рака-отшельника. Петя достал со дна один такой кувшинчик и ловковыдернул из него ракообразное – даже были крошечные клешни! – тельце моллюска.

Девочки любили нанизывать эти ракушечки на суровую нитку.Получались превосходные бусы. Но это было не мужское занятие.

Потом мальчик заметил в воде медузу и погнался за ней.Медуза висела прозрачным абажуром с кистью таких же прозрачных щупалец.Казалось, что она висит неподвижно. Но это только казалось. Тонкие закраины еетолстого купола дышали и волновались синей желатиновой каймой, как краяпарашюта. Щупальца шевелились. Она косо уходила вглубь, как бы чувствуяприближающуюся опасность.

Но Петя настиг ее. Осторожно – чтобы не прикоснуться кядовитой кайме, обжигающей, как крапива, – мальчик обеими руками схватил медузуза купол и вытащил увесистое, но непрочное ее тело из воды. Он с силойзашвырнул животное на берег.