Ногу в облегающих кожаных брюках.

— О боже, — простонала я и на миг закрыла глаза, сразудогадавшись, кому принадлежит эта нога. Почему я? Почему подобные вещипостоянно происходят именно со мной? Почему у меня в жизни ничего не бываетлегко и просто? Когда я снова открыла глаза, Дрейк уже держал трусы в руке имедленно обводил толпу взглядом; наконец он заметил меня с нижним бельем.

С мыслью о том, чтобы ускользнуть незамеченной, можно былопопрощаться. Китаянка, собиравшаяся садиться в лимузин, остановилась ивопросительно изогнула изящную бровь, затем окинула меня холодным, оценивающимвзглядом. Она представляла собой воплощенное совершенство — безукоризненнаякожа, блестящие прямые волосы, точеная фигура, уверенность в себе, которой уменя никогда не было. Рядом стоял Дрейк, излучая чувственность (а это было егообычным состоянием), — сплошные мускулы и мужественность.

И вот я. Я прекрасно знала, как выгляжу: потная,раскрасневшаяся женщина, разменявшая четвертый десяток, в мешковатой футболке ипоношенных джинсах, непокорные курчавые волосы выбились из хвоста, и ни капликосметики на лице.

Бесполезно. Тягаться с китаянкой мне было не по силам. Ябезнадежно проигрывала и прекрасно понимала это, но призвала на помощь чувствособственного достоинства — точнее, то, что от него осталось после того, как моебелье разлетелось по тротуару перед зданием вокзала Келети через десять минутпосле прибытия в город. Вздернув подбородок, я зашагала к Дрейку, пытаясь унятьвосторги некоторых интимных частей моего тела.

— По-моему, это мое, — обратилась я к нему и протянула руку.

Глубоко в его изумрудных глазах полыхнул огонь, но ясмотрела на его руку, не желая вновь оказаться в ловушке. Мне прекрасно былоизвестно, каким могуществом он обладает.

— Красивое белье. У тебя превосходный вкус, — несколькохрипло заметил Дрейк, отдавая мне трусики. — «Виктория Сикрет»?

— Нет, — ответила я, позволив себе на миг встретиться с нимвзглядом. Клянусь, я заметила тонкую струйку дыма, вырвавшуюся из его ноздри. —«Салон белья Грязной Нелли»[2].Портленд, Орегон. Спасибо. До свидания.

Он склонил голову набок. Я развернулась, не обращая вниманияна презрительное выражение лица женщины, и отправилась к Джиму, сторожившемумой несчастный чемодан. Стоянка такси опустела; пока я охотилась за своимбельем, пожилая пара уехала.

— Ничего не говори, — предупредила я Джима, присаживаясь накорточки рядом с чемоданом и засовывая внутрь трусы и амулет. Я несколько разпроверила молнию, удивляясь, каким образом цыганам удалось открыть замок;очевидно, он был совсем хлипким. Рядом затормозило такси. — Просто молчи,понятно?

— Я? Да я ничего и не говорю.

Я ждала. Джим жил у меня больше месяца, я знала, что онсовершенно не в состоянии оставить без комментария такое унизительное,кошмарное происшествие, как приземление моих трусов на ногу моего бывшеголюбовника.

— Но если бы я хотел что-то сказать, это было бы нечтовроде: «Ну ты и обделалась!»

Лимузин пронесся мимо нас, негромко урча мощным мотором;слава богу, тонированные стекла скрыли от меня лицо Дрейка, на котором, безсомнения, отражалась смесь насмешки и удивления. Но мне не нужно было видетьего лицо, чтобы понять, что он на меня смотрит. Я чувствовала это. Когда тыявляешься объектом внимания дракона, волосы у тебя на затылке сами собой встаютдыбом.

— Никаких разговоров в такси, — вполголоса напомнила яДжиму, вытаскивая из бокового кармана сумки венгерский разговорник. Полиставкнижку, я нашла раздел «Транспорт» и наклонилась к окошку автомобиля, чтобысказать шоферу, куда мне нужно ехать. — Так, посмотрим... Скажите, пожалуйста,где почтовое отделение. Скажите, пожалуйста, где автовокзал. Скажите,пожалуйста, где интернет-кафе. Ох, да что же это такое! Боже, я думала, здесьнайдется обычная фраза вроде «Отвезите меня, пожалуйста, в отель бла-бла-бла».Но нет, это было бы слишком просто!

— Я не знаю отеля «Бла-бла-бла», но может быть, егопостроили недавно? — донесся до меня голос с легким акцентом. Французскимакцентом.

Я выронила книжку и с раскрытым ртом уставилась на таксиста.За рулем сидел темноволосый мужчина средних лет, и при виде его дружелюбнойулыбки мне захотелось прыгать от радости.

— Рене! Как? Ты... но это же... ты же живешь в Париже...

— Вот это клево! — прогнусил Джим. Он оттолкнул меня и,поставив лапы на дверцу, пару раз как следует лизнул Рене в лицо. —Благодарение богу, ты здесь. У нее уже все идет наперекосяк, а ведь мы толькочто приехали.

— Джим! Рад снова тебя видеть. Спасибо за открытку изОрегона. Я не знал, что ты умеешь писать.

Джим бросил на меня неприязненный взгляд.

— Больше не умею — с тех пор, как потерял палец. Я диктовал,а Эшлинг писала.

Рене перегнулся через спинку сиденья и открыл заднюю дверцу.Я встряхнула головой в полной растерянности:

— Ничего не понимаю. Ты же работаешь в Париже. А этоБудапешт. Эти города находятся очень далеко друг от друга.

Джим запрыгнул в машину. Я по-прежнему стояла на тротуаре,сжимая ручку чемодана, и у моих ног шелестел страницами разговорник. Ренеухмыльнулся, вылез из автомобиля и, осторожно расцепив мои пальцы, забралчемодан и положил его в багажник.

— Мой двоюродный брат Бела работает таксистом здесь, вБудапеште. У него внезапно пошли камни из почек, а это очень больно, так что вближайшие две недели он не сможет садиться за руль. Я его замещаю.

— Замещаешь? — тупо повторила я, подбирая разговорник ипозволяя Рене усадить себя в такси. Джим высунул голову в окно; к счастью, приэтом его слюни стекали наружу, а не на грудь, как обычно. — Погоди-ка минутку.Ты же говорил, что в августе едешь в отпуск с семьей? Почему тогда тыработаешь?

Рене в очередной раз ухмыльнулся, садясь на свое место итщательно пристегиваясь. Я поспешила последовать его примеру. Мне ужеприходилось ездить с Рене, и я знала, что больше всего он любит гонять погороду на безумной скорости; при этом пассажиров обычно швыряет из стороны всторону.

— Hein[3],моя жена с детьми в Нормандии. Там жарко, Эшлинг, страшно жарко. А дети... уних каждый божий день какая-нибудь сыпь, солнечные ожоги и расстройство желудкаот мороженого и конфет, и моя жена постоянно вне себя, потому что пытается сними справиться. Всем этим ужасам я предпочитаю Будапешт и туристов.

Я откинулась на раскаленную спинку сиденья из кожзаменителя,а Рене устремился в гущу движения.

— Ну что ж, не могу описать, как я рада тебя встретить. Уменя сегодня был ужасный день, просто ад какой-то.