любого, кто скажет это мне в лицо, потому что он – лучший человечек в этом долбанутом мире. Маленький хрупкий воин в белой ночнушке с подтеками от молока и жеваными завязками под горлом. Один против армии взрослых упырей в белых халатах. И эти взрослые – реальные монстры, я точно вам говорю. Мало среди них живых существ попадается.

Мой брат – ребенок с синдромом СГДВ. Точнее, у него миллион разных диагнозов, мы оббили пороги всех больниц, но толку никакого. Справляюсь с ним только я, может, потому что у меня свой СГДВ, только скрытая форма. Я прочитала в интернете, что проблема синдрома СГДВ заключается в дефиците внимания. Мамзель не смогла толком сказать, что значит дефицит. Стала вспоминать капроновые колготки, которые сто пятьдесят лет тому назад не могла купить, очередь за духами и бананами, мандарины не больше килограмма в одни руки и прочую белибердень. Она у нас такая, знаете… блондинка, одним словом. Любит в ответ красиво затянуться тонкой ментоловой сигареткой и начать вспоминать бурную молодость. Пришлось лезть в Википедию. Дефицит – это превышение совокупного спроса над совокупным предложением. То есть, если нам в совокупности хотелось внимания, мы его не получали. Мой отец, чтобы не платить алименты, давно потерялся на просторах нашей великой Родины, а Васек появился у Мамзели от дяди Лео. С папашкой Васька, дядей Лео (да-да, я про тебя), она была счастлива, но он помер, оставив нам больного ребенка и кучу долгов. Сказали – сердце не выдержало. Не знаю, что там видно сверху, я пряталась, как могла, но я впервые плакала на похоронах. До этого, когда хоронили бабку, я думала – что за фигня такая, чего все рыдают? Бабка Райка никого не любила и даже в гробу лежала жутко недовольная, зло поджав губы. Бабка Райка была скупа, как тот самый рыцарь Пушкина. Хотя даже ему до Райки далеко. А в старости у нее вообще крыша поехала на этой почве. Она ныкала деньги по углам, тут же забывала про свои кладки, а потом подозревала весь мир в тайном сговоре. Меня она, кроме как маленькая сволочь и проститутка, вообще ни разу не называла.

– Воры, всюду воры. Бандиты. Ничего нельзя и на минуту оставить, – кряхтела она изо дня в день.

Один раз бабулян со всей дури огрела меня по голове половником, потому что я заглянула в кастрюлю с кипящим супом на плите. Очень хотелось есть, но я была за что-то наказана и оставлена без обеда. Может, у нее там миллион варился, не знаю, но шишка была огромная и голова болела полдня. Ну и, конечно, в доме Райки я была бандитом номер один. Трах-бах, ваза полетела на пол. Бабка тот же час возникала передо мной как из-под земли, где бы она ни находилась. Райка была похожа на черную ворону – длинный, немного крючковатый нос и маленькие глазки-бусинки, злобно следящие за каждым нашим шагом и вздохом. Я до сих пор уверена, что ее голова, с седым, небрежно подколотым пучком, могла крутиться на 180 градусов. Вот уж кому точно надо было покрутить башкой на конкурсе Гиннесса, так это ей, сорвала бы джекпот. Она видела все, каждый наш шорох, любое движение. Я была совсем мелкая, не очень помню детали. Но, кажется, бабка Райка воспитывала меня, как садист-ученый собаку – не слушаешься, жрать не дам. Соседи у нас в той деревне были хорошие, иногда подкармливали меня. Так вот одна из особенно сердобольных тетушек, тетя Зина, часто угощала меня пирожками и рассказывала, что мою Мамзель бабка родила на старости лет, что-то там за сорок ей уже было. Нашла какого-то дальнобойщика и с чисто практической целью заимела от него ребенка – ей нужен был раб, который досматривал бы ее в старости. Но Мамзель, видать, быстро прочухала, что дело пахнет керосином, и в свои семнадцать послушная Райкина дочь (а жрать захочешь, станешь как шелковая, это я на себе проверила) выкинула фортель. Получив школьный аттестат и золотую медаль, моя Мамзель вприпрыжку сбежала от Райки с молодым водилой грузовика. Этот придурок по случайности пробил колесо неподалеку от их деревни. Таким образом Мамзель, можно сказать, продолжила семейную традицию плодить шоферских детей, чего бабка ей, ясен пень, не простила никогда. По мнению Райки, молодая девушка должна была всю жизнь посвятить себя тому, чтобы стирать бабкины портки и тереть до блеска сковородки. И когда мать вернулась домой уже с приплодом (да, кстати, еще бабка называла меня – Приплод), тут мы с Мамзелью обе влипли по полной.

– Пошла вон, проститутка! – била она меня по рукам с утра до ночи. А один раз захлопнула свой мерзкий, воняющий злобной старостью комод так, что переломала мне пальцы. Мамзель ее боялась до смерти. Я не шучу, реально от Райкиного окрика у нее подкашивались ноги и синели губы. Один раз, не помню из-за чего, у них на кухне случилась свара. Бабка по старой памяти решила отмутузить Мамзель за волосы и стукнула ее для пущего воспитательного эффекта головой об косяк. У той пошла кровь из виска, но бабке все было мало, и она уже собралась приложить ее об дверь еще разок. Тогда я схватила нож с разделочной доски и приставила к бабкиной тощей шее. Бабка на днях во дворе меня учила, как надо резать кур. Мне тогда, кажется, лет восемь было. Помню, как мелькнула мысль – а что делать, если бабка с отрезанной башкой начнет, как те куры, бегать по комнате и булькать из шеи пузырями. Вот это была бы, пожалуй, реальная жуть. Я сказала: «Целься в сердце или в легкие… Только не в лицо, если клиента не опознают, то не заплатят». Это фраза из моего любимого фильма «Леон», я знаю его наизусть. Бабуля как-то сразу присмирела и отпустила Мамзель. А на меня зыркнула своими вороньими глазками и прокаркала: «Чтобы духу вашего тут больше не было!» И так бочком, бочком от меня щимится. Ну, мы, конечно, свалили от нее побыстрее, пока бабуля по одному нас ночью не передушила. Жили у каких-то друзей, даже помню, разок на лестничной площадке ночевали у мусоропровода. А потом Мамзель привезла меня к дяде Лео, Васькиному папику, и там мы остались надолго. По слухам, бабка Райка нас прокляла. Мать первое время частенько плакала, говорила, что зря я так с бабкой поступила. Мол, Мамзель перед ней виновата, не оправдала надежд. А теперь все скажут, что мы старушку-божий-одуванчик, приютившую сирот, пытались прирезать в собственном доме.