— Это вполне могло быть, — повторила Джин ипоспешно Добавила, будто испугавшись, что не успеет сказать главного:

— Пойми меня правильно, Энди: я в самом деле этогохочу. Очень.

— Именно теперь? — изумленно переспросил он, и онакивнула в подтверждение своих слов. В маленькой спальне послышалось тихое, каквздох:

— Именно теперь.

Джин Робертc целыми днями сидела у раскрытых окон своейквартиры, надеясь ощутить желанную прохладу. Ей казалось, что все их зданиепревратилось в адское пекло, что августовский зной, поднимающийся отрасплавленных тротуаров, прокаливает насквозь стены, сложенные из песчаника.Единственное облегчение приносил ветерок от проносившихся мимо поездовнадземки.

Иногда ей приходилось вставать по ночам с постели и садитьсяна ступеньки крыльца, чтобы хоть немного подышать прохладным ветерком, которыйподнимали мчащиеся мимо поезда, или же сидеть в ванной, закутавшись в мокруюпростыню. От жары было некуда деться: Джин была на сносях, порой ей казалось,что ее чрево может лопнуть от натуги. Чем сильнее была жара, тем ощутимеетолкался в стенки живота ребенок, будто знал, что творится снаружи, будто емутоже становилось душно.

При этой мысли Джин улыбнулась: так хочется увидетьмаленького. Но до родов еще четыре недели. Через месяц она сможет взять его наруки. Джин надеялась, что ребенок будет похож на отца. Тот сейчас где-то вТихом океане, занятый своим мужским делом. «Воюю против япошек», — писалЭнди в своих письмах. Это слово покоробило Джин: среди служащих ее фирмы быламолодая девушка-японка, которая трогательно о ней заботилась. Она даже брала насебя часть работы и покрывала Джин, когда та была так слаба, что не могладвигаться. С огромным трудом добравшись до офиса, она неподвижно сидела замашинкой, боясь не успеть добежать до туалета, когда начнется рвота.

Ее не увольняли целых шесть месяцев — значительно дольше,чем обычно держат беременных. Это было благородно с их стороны, и Джин написаламужу про их великодушие. Она посылала ему весточки каждый день, а от негополучала не чаще одного раза в месяц. Он слишком уставал, чтобы взяться записьмо, к тому же они доходили с большим опозданием. «Это вам не „Бьюики“ вНью-Йорке продавать», — пошутил он в одном из своих писем. Он и теперьшутил, даже когда писал про скверное питание, про свое окружение, изображая вселучше, чем это было на самом деле, чтобы не расстраивать Джин.

Ей было очень страшно в первые месяцы, а также в самомначале, когда в один прекрасный день у нее не осталось никаких сомнений, чтоона беременна. В момент отъезда мужа Джин надеялась, что ребенок поможет ейперенести горе разлуки, но теперь вдруг испугалась. Это означало уход сослужбы, одиночество, безденежье. На какие средства она будет содержать себя иребенка?

Джин помнила реакцию мужа, когда впервые поделилась с нимсвоими подозрениями. Но после того, как она сообщила Энди на фронт и получила вответ восторженное послание, все снова представилось ей в розовом свете. К томувремени истекло уже пять месяцев, и ее состояние немного стабилизировалось.

На досуге будущая мама занялась превращением своей спальни вдетскую. Конверт для ребенка она сшила сама — белый с желтыми лентами. Онавязала маленькие чепчики, башмачки, кофточки. Стены детской Джин расписалаяркими картинками, а на потолке изобразила белые облака. Увидав это, соседка поплощадке отругала Джин за то, что та забралась на стремянку. Но как еще ей былоубить свободное время? Джин не позволяла себе даже ходить в кино, не желаятратить ни одного лишнего пенни из своих сбережений и из тех денег, которыеполучала за мужа. Все это предназначалось ребенку, с которым Джин собираласьоставаться дома несколько первых месяцев.

Когда же деньги кончатся, придется искать няню ивозвращаться на службу. Она надеялась, что старенькая миссис Вайсман счетвертого этажа согласится посидеть с ее ребенком. Эта добросердечная женщина,живущая здесь уже много лет, пришла в восторг, узнав, что молодая женщина ждетребенка. Теперь она навещала ее каждый день, а иногда и поздно вечером, когдане могла заснуть из-за летней духоты. Если у Джин горел свет, старушка запростозаходила к ней на огонек.

Но в тот вечер Джин не включала электричество. Обессиленнаянестерпимой духотой, бедняжка сидела впотьмах, прислушиваясь к стуку колеспробегающих наверху поездов, пока те не перестали ходить поздно ночью и невозобновили свой бег уже под утро. Наблюдая восход солнца, Джин думала, будетли она когда-нибудь в состоянии вздохнуть полной грудью или свалится здесь безчувств, будто ее придушили. Это был один из тех особенно трудных дней, когдажара не спадала даже по ночам, когда не помогали и поезда.

Около восьми утра она услышала стук в дверь и решила, чтоэто пришла миссис Вайсман. С тяжелым вздохом Джин накинула розовый купальныйхалат и зашлепала босыми ногами к двери. Благодарение богу, осталось мучитьсяодин месяц, больше ей не выдержать.

— Привет!..

Ожидая увидеть перед собой свою соседку, она через силуулыбнулась — и вдруг покраснела, смутившись за свой вид. В дверях стоял,протягивая ей желтый конверт, незнакомый юноша в коричневой форме, отделаннойпесочного цвета галунами.

Джин смотрела ему в лицо, будто не понимая, отказываясьпонимать, — она слишком хорошо знала, что это должно означать. Юношавзглянул на нее исподлобья, и ей показалось, что лицо его перекосилось, когдаона, выйдя наконец из шока, молча схватила конверт и быстро вскрыла его. Это былото, то самое…

Она снова взглянула на вестника смерти, сосредоточившись назнаках различия, нашитых на его форме, и вдруг, не успев вскрикнуть, свалиласьбесформенной кучей к его ногам. Он посмотрел на нее в ужасе и закричал,призывая кого-нибудь на помощь. Ему было шестнадцать лет, он еще никогда невидел беременную так близко. Открылись две двери на площадке, кто-то побежалвверх по лестнице. Появилась миссис Вайсман с мокрым полотенцем, которое онаположила на лицо Джин. Юноша оторопело попятился назад, желая лишь одного —поскорее убраться из этого тесного и душного здания.

Очнувшись, Джин застонала. Миссис Вайсман и две другиеженщины подвели ее к кушетке — это была та самая кушетка, где она зачала дитя,где они с Энди лежали вдвоем, предаваясь любви…

«С прискорбием сообщаем… Ваш муж погиб за отечество… убит вбою при Гвадалканале…» Убит в бою… в бою… У нее снова помутилось в голове.

— Джин!.. Джин! — Соседки старались привести ее вчувство, но она никого не узнавала. Женщины переглянулись между собой. Элен Вайсманпрочла телеграмму и показала соседкам. Джин медленно приходила в себя, пульселе прослушивался. Ей помогли сесть и дали воды. Она тупо взглянула на миссисВайсман — и вдруг все вспомнила. Конвульсивные рыдания сотрясли ее тело, недавая продохнуть. По щекам несчастной катились слезы, она судорожно цепляласьза миссис Вайсман, которая не давала ей упасть.