Сокол был еще слишком мал, чтобы орудовать боевым топором или держать в руках тяжелое копье, но с луком управлялся отменно. Он и имя-то свое получил совсем не случайно. Повитуха, принимавшая у матери мальчика роды, едва тот оказался в ее руках, сказала удивленно: «Диво дивное, люди добрые! У него взгляд чистый, осмысленный и вострый – как у сокола! Первый раз такое вижу…» С того момента вопрос с именем новорожденного был решен сразу и бесповоротно. Но никто не знал, что имя новорожденному дал сам Чтибор. Благодаря своему колдовскому дару он сумел внушить повитухе свое пожелание.

Конечно же, этому предшествовало гадание, и то, что старый кобник узнал во время магического ритуала, повергло его в священный трепет. Главное заключалось в том, что Сокол не просто птица, а воплощение бога Ярилы. Правители полян в древности считали себя живым воплощением сына Ярилы и Лады, которого звали Ладон. Поэтому Сокол был не столько собственным именем и даже не родовым прозвищем, сколько титулом, право на которые имели только потомки Ярилы и Лады.

Отец и мать мальчика были пришлыми, из племени ободритов[8]. История их появления в поселении полян давно забылась, хотя в свое время она долго служила темой для пересудов. Отец был сильным, смелым воином и очень добрым человеком, поэтому быстро прижился среди полян.

Конечно, столь звучное и многозначное имя, которое получил мальчик, поначалу вызвало некоторое недовольство главного волхва, но он, похоже, плохо знал предания старины и под нажимом Чтибора в конце концов смирился. Тем более что повитухой была одна из самых уважаемых ведуний, и ее слово многое значило.

Сокол сильно отличался от погодков. Он очень рано научился ходить и говорить, у него раньше всех прорезались молочные зубы, а уж зрение у мальчика было просто потрясающим. Когда дедко начал учить его стрельбе с лука, Сокол удивил даже старого, видавшего виды кобника. Буквально с первых уроков внук начал попадать точно в цель.

Однажды старый Чтибор не выдержал и спросил Сокола, как это у него так ловко получается, на что тот небрежно ответил – словно отмахнулся: «А, не знаю… Я просто смотрю на то место, куда должна ударить стрела, и отпускаю тетиву». Сказать, что дедко был поражен его ответом – это значит, ничего не сказать. Старик в изумлении покачал головой и с той поры начал брать мальчика на ловы, хотя по своему статусу кобника он мог бы и не бродить по лесам; ему вполне хватало того, что ему от своих щедрот давали соплеменники за предсказания. А гадальщиком он был просто отменным, и редко какой день обходился без страждущего прознать свою судьбу. В основном это были женщины, чаще всего преклонного возраста. Старый кобник лишь втихомолку посмеивался в свою длинную седую бороду, когда очередная бабка вопрошала его, как сложится ее дальнейшая жизнь.

Чего уж проще – сиди спокойно на лавке и жди, когда тебя позовут в Навь[9]. А это случится обязательно, рано или поздно. Так зачем волноваться? Не стоит напрягать кобника, чтобы тот часами наблюдал за полетом ласточек, дабы вынести свой вердикт, – не переживай, старушка, еще немного поживешь. А сколько именно и какая кончина тебя ожидает, про то знают лишь боги. Правда, именно пожилые женщины были с гадальщиком наиболее щедры, что примиряло его с необходимостью напрягаться и гадать с полной отдачей сил и возможностей; к своему жреческому призванию Чтибор относился со всей серьезностью.

Сокол показал себя на ловах с наилучшей стороны. Его стрелы не знали промаха. Однажды он поразил даже лося! Чем привел в восхищение старейшин рода.

Конечно, выследить и подманить столь крупного зверя для Чтибора не представляло особой сложности. А вот убить его с одного выстрела мог не каждый опытный ловник. А тут – малец, который с трудом натягивал тетиву боевого печенежского лука! Его подарил Соколу все тот же старый кобник, когда понял, что детский лук для мальчика уже не оружие, а забава.

Кибить – древко лука – было сделано из крепчайшего можжевельника, рога оклеены берестой, а по спинке проложено упругое сухожилие. В отличие от длинных славянских луков, печенежский был легким и сравнительно небольшим, чтобы с ним свободно мог управиться наездник. Он превосходно подходил и тем, кто занимался ловами в лесных зарослях. Пробираться через чащобу с длинным луком – еще та задачка.

Сокол научился делать и стрелы. Они были разными: камышовыми, березовыми, из древесины дикой яблоньки… Вот только тул – колчан – мальчик пока не осилил. Дедко не разрешал. Чтибор почему-то непременно хотел, чтобы колчан у внука был сафьяновый, украшенный заговоренным шитьем, да вот беда – это было очень дорогое удовольствие. Но старый кобник усиленно копил серебро, чтобы сделать внуку столь желанный подарок. Время от времени в поселении появятся купцы с низовий Днепра, у которых можно было купить или выменять все, что душе угодно.

Однако этот процесс сильно затянулся по времени, ведь самыми состоятельными людьми рода были воины-дружинники и старейшины. Кобнику попадали лишь крохи от большого пирога; хвала богам, хоть на еду хватало. Это было особенно важно в зимнее время, когда стояли сильные морозы или бушевала вьюга. В такие дни нельзя ходить на ловы, даже проверять силки на зайцев, поэтому старый Чтибор с нетерпением ждал, когда загудит деревянное било, подвешенное неподалеку от входа в его скромное жилище. Никто не мог входить в хижину гадальщика без предупреждения; вдруг кобник разговаривает в это время с богами?

Жилище Чтибора, несмотря на его довольно высокий статус, мало чем отличалось от хижин многих других жителей поселения. Это была обычная полуземлянка, правда, достаточно просторная, потому что в ней старый кобник хранил различные магические атрибуты, необходимые для гадания. Кроме того, он еще был и знахарем, поэтому все стены землянки и потолок были увешаны сухими травами и кореньями, обладающими целебной силой, а по углам стояли корзины, в которых хранились мешочки с готовыми снадобьями от разных болезней – чтобы не отсырели.

Сокол имел возможность лично поучаствовать в строительство жилища деда. Сооружали полуземлянку всем миром. Начали с того, что вырыли большую квадратную яму глубиной в его рост, а затем вдоль ее стенок соорудили сруб из толстых плах, укрепленных врытыми в землю столбами. Сруб возвышался из земли примерно на два локтя[10], а общая высота жилища равнялась чуть больше пяти локтей. С южной стороны в срубе был устроен вход с деревянными ступенями, который вел внутрь жилища. Крышу сделали двухскатной, плотно покрыли досками, сверху положили слой соломы, а затем насыпали толстый пласт земли.