здесь он недавно. Тех, кто помнил его с довоенных пор, когда он работал директором школы, почти не осталось. Ураган войны миновал Богистан, но и здесь почти в каждый дом вошло горе. Добровольцем ушел на фронт и погиб на Дону тонкий знаток и ценитель поэзии, заврайоно Мирзо Набиев. Под Варшавой сложил голову бывший секретарь райкома Хамдам Касымов. Адхам Рахимов, Фаррух Ниязмамадов, Кутби Насреддинов — Аминджон хорошо помнит их. Десятки прекрасных людей, отличных работников. Большая часть, почти шестьдесят процентов коммунистов и столько же комсомольцев района ушли на фронт. Вернулись пока единицы. Потому-то так остро встала проблема кадров. Все упирается именно в кадры! Надо меньше сидеть в кабинете, больше ездить, продолжал размышлять Аминджон, смотреть, изучать. Буду сам знакомиться с людьми. Наверняка найду инициативных, волевых ребят! Вот сын директора кирпичного завода Бурхана Набиева Абдусаттор стал за эти годы капитаном милиции. Сколько испортил с ним крови дядюшка Бурхан, как убивался, что не хочет учиться!.. Но, значит, все-таки выучился, раз теперь капитан. Сын дядюшки Махмудбека, известного винодела, Нуруллобек, заведует детдомом в кишлаке Карим-партизан. Если в отца — лучше воспитателя не найти. Отец — коммунист ленинского призыва — до сих пор на посту. А энергичная тетушка Нодира, председатель колхоза «По ленинскому пути»? Вон какие боевые старики у нее в колхозе! Один Мулло Хокирох чего стоит… Странное, однако, имя, наверное, не имя, а прозвище. Интересно, откуда оно?

Мимо, звонко хохоча, пробежали темноволосый парень и белоголовая девушка. Аминджон подумал, что жизнь, несмотря ни на что, торжествует…

Дома Аминджона радостно встретили семилетний Нодир и шестилетняя Дильбар. Сын держал в руке персик, дочь — абрикосы.

— Ого! — воскликнул Аминджон. — Видно, мама сегодня расщедрилась на угощения. Хорошо, очень хорошо. И плов, наверное, будет?

— Будет плов и вино, — выпалила Дильбар.

— Э-э? — Аминджон рассмеялся. — В честь чего вино?

— Дедушка принес, — сказал Нодир, опережая сестру, и показал руками: — Во такую бутылку.

— И урюк принес, — добавила Дильбар.

— И персики, — подсказал Нодир.

— Хороший дедушка!

А из кухни вышла Саодат. Ее лицо озарила улыбка.

— Опять поздно? — шутливо упрекнула она своим мягким, мелодичным голосом. — Плов-то перестоял.

— Ерунда, — широко улыбнулся в ответ Аминджон. — Все равно будет вкусно.

— У мамы всегда все вкусно, — убежденно вставил Нодир.

— У мамы сладкие руки, — сказала Дильбар.

— Да, у мамы сладкие руки, потому-то и вы у меня сладкие, — засмеялся Аминджон и, разом подхватив обоих, осыпал их поцелуями. — Ох, какие сладкие!

— Ну, хватит, хватит сладкоречий! — остановила Саодат. — Быстрее за стол, давно накрыт.

— Неужто с вином? — спросил Аминджон, отпуская детей, и не скрыл удивления: — Что за щедрый старик объявился?

— Мулло Хокирох, милый человек.

— Мулло Хокирох?!

— Так назвался. Сказал, что вы его знаете. Я не хотела брать, но он упросил: фрукты, мол, из собственного сада, своими руками собирал, и вино сам сделал из своего винограда. Я не смогла обидеть, взяла.

Улыбка сошла с лица Аминджона.

— Напрасно! — глухо вымолвил он. — Придется вернуть.

— Вернуть?! — ужаснулась сердобольная и простодушная, доверчивая Саодат. — Да ведь, хуже нельзя обидеть человека!

— Я увидел его сегодня впервые. Но если бы даже знал хорошо… — Аминджон жестом показал, что все равно отверг бы подношения, и, не желая огорчить жену, смягчил тон: — Прошу тебя, дорогая, посмелее отказывай, ни у кого ничего не принимай, хорошо?

Саодат пожала плечами.

— Воля ваша.

— Ладно, потом разберемся. Поскорей, пожалуйста, снимай плов, аппетит разыгрался…

Жена увела детей мыть руки, а Аминджон прошел в комнату и сразу увидел на обеденном столе старинную четырехгранную бутыль с вином под самую пробку, а на подоконнике — большой поднос с крупными золотисто-розовыми персиками и светло-янтарными абрикосами. От них исходил пряный, щекочущий ноздри аромат. Кроме бутылки на столе стояли две рюмки и две глубокие тарелки, одна — с мелко нарезанным зеленым луком, другая — с тонко, красивыми колечками нарезанными помидорами.

Аминджон подошел к окну и распахнул его. Перебивая аромат фруктов, в комнату ворвались освежающие, благоуханные запахи вечернего сада.

Да, занятный старик этот Мулло Хокирох. Чего ради он вдруг пожаловал в дом? Да еще с подарками? Откуда такая ретивость? И ведь там, в райисполкоме, словом не обмолвился. Неужто только играет простодушного, а сам далеко не простак? А может, действительно от чистого сердца? Нет-нет, я ему не сват и не брат, мы едва познакомились, порядочные люди так не поступают. Это с дальним прицелом сделано. Сегодня — ведро урюка и персиков, завтра — бочку вина, послезавтра — одного-двух баранов, а там, глядишь, и наличными — тысячу рублей или десять тысяч, даже сто тысяч, в зависимости от делишек, которые хотят провернуть. И никуда не денешься, не вырвешься, как не вырваться мухе из сетей паука. Ай да старик, ну и ловкач! Кого-то, наверное, он уже так купил. Нурбабаева? Нет-нет, Нурбабаев не из таких. И Назаров, начальник милиции, на это не пойдет. Может, судью, прокурора, заведующих райпо и заготпунктов? Надо проверить… да, проверить! Пусть старик простит, если зря подозреваю, но другого объяснения его поступку пока не найти.

Аминджон стремительно шагнул к телефону и, подняв трубку, попросил соединить его с райкомовским гаражом. Дождавшись ответа, он сказал, чтобы шофер немедленно приехал к нему домой.

Не успела Саодат внести блюдо с пловом, как появился сосед — секретарь райкома комсомола Сулейман Ахадов.

— Прошу прощенья, товарищ Рахимов, нагрянул без приглашенья, — срифмовал он. — Потянул, видно, запах плова…

— Входи, входи! — перебил Аминджон. — Теща тебя крепко любит…

— А что, это верная примета, — сказал Сулейман, — теща и вправду любит меня как сына. О, если бы все тещи были такими!

— Зря наговаривают на бедных женщин. Моя покойная теща относилась ко мне лучше родной матери и любила больше, чем собственную дочь. Разве не так, Саодат? — обратился Аминджон к жене, внесшей блюдо с пловом.

— Так, так! — ответила Саодат и, поставив блюдо на стол, пригласила мужчин садиться.

Как и всякая хозяйка, любящая и умеющая готовить, сейчас, когда вдруг объявился гость, Саодат заволновалась, ей стало казаться, что плов, как назло, не удался. Сулейман начал было извиняться за несвоевременный визит, но Саодат, боясь, что плов остынет, перебила:

— Что вы, что вы, хорошо, что пришли! Прошу, угощайтесь. Вот и домашнее вино на столе. Отец, — обратилась она к Аминджону, — подайте гостю пример.

— Давай, Сулейман, приступай, — пригласил Аминджон. — Только, извини, без вина.

Сулейман рассмеялся:

— То-то мне странным показалось: у вас — и вдруг вино, да еще домашнее!

— Ты что думаешь, мы шейхи и нам заказано пить?

— Конечно, думал — святые…

— Ну и зря! Мы