— Я не так выразилась. Точнее, я верну тебя — в день, предшествующий дню её смерти. Полины не стало ночью тридцатого августа, ты попадёшь в двадцать девятое. Всё будет так, как было тогда. Ты будешь помнить всё, что произошло, но остальные не будут, и им нельзя ничего говорить.

Я смотрел на неё, не моргая, и мне казалось, что у меня в голове взрываются фейерверки, распирая череп. Сотни вопросов разом проносились там с космической скоростью…

Сон это или явь? Сон или явь?!

Это был главный вопрос.

— Но чудес ведь не бывает… Машину времени же не изобрели!

— Не изобрели, — кивнула женщина. — Послушай меня, Андрей… Ты наверняка помнишь, скажем так, теорию, по которой кроме нашего мира существует ещё множество миров, дублирующих его. Когда ты попадёшь в своё прошлое, создастся ещё один такой мир, параллельный этому. Ты выяснишь всё, что должен выяснить, а затем вернёшься сюда, в свою реальность. Полину ты этим не воскресишь, к сожалению, но зато узнаешь правду.

Не знаю, зачем я спросил именно это…

— А тот мир, в который я попаду? Он… что с ним будет?

— Он сотрётся, как карандашный рисунок. Как эскиз. Понимаешь?

Я отвёл взгляд и посмотрел на противоположную сторону пруда. Там, в ближайшем доме за парком, постепенно зажигался свет в окнах — люди начинали собираться на работу или учёбу. У них происходила обычная жизнь. В то время как мне предлагали нечто невероятное…

— Значит… — Я закрыл глаза и выдохнул. — …я попаду в мир, похожий на наш, в его «виртуальную версию», скажем так… Поговорю с виртуальной Полиной и вернусь сюда? Что бы я ни делал там, на то, что происходит здесь и сейчас, оно не повлияет?

— Ни капли.

— Ладно. А…

«Бесплатный сыр только в мышеловке», — вертелось у меня на языке.

— Это не мышеловка. — Женщина вновь услышала мои мысли. — И это будет не бесплатно. Кое-чем ты должен будешь пожертвовать.

Я открыл глаза и вновь уставился на незнакомку.

— Чем?

Она внимательно смотрела на меня. Долго и вдумчиво. А потом мягко улыбнулась и спросила:

— А для тебя это важно?

Важно?..

Я задумался. Чем я могу пожертвовать?..

— Обещайте, что не пострадает никто другой. Никто из моих близких. Только я.

— Обещаю.

Ну вот и славно. А остальное уже действительно не так уж и важно. За возможность увидеть Полину, поговорить с ней и выяснить наконец правду я действительно готов был многое отдать.

— Тогда я согласен.

Женщина кивнула.

— Только не бойся. И помни о времени. Время — наш главный враг.

В следующую секунду она закрыла мне глаза ладонью. Я мотнул головой, освобождаясь от чужого прикосновения, открыл глаза и…

4

…Было темно.

Я подскочил на постели, ощущая в груди неистовый стук сердца, и посмотрел на часы на мобильном телефоне.

Полночь. Двадцать девятое августа.

Чёрт, она не предупредила, что всё произойдёт так быстро… И я попаду в этот день сразу после полуночи! Я же не могу сейчас…

Хотя… почему же не могу?.. Она сама сказала, что время — наш главный враг. И мне дорога каждая секунда. Неважно, что ничего невозможно исправить. Я могу хотя бы постараться… Да, она сказала, что невозможно, но вдруг получится совершить невозможное?..

На улице было очень темно и сыро — только что прошёл дождь. Я направился к дому Полины, перепрыгивая через лужи.

Я вспоминал наше совместное прошлое. Честно говоря, ни с кем и никогда у меня не было столько общего, такого количества совместных воспоминаний, как с Полиной.

Я не помнил, когда увидел её в первый раз, потому что это было в детском саду. И оттого возникало ощущение, что мы знали друг друга всегда. И не просто всегда — это знание пришло к нам из какой-то прошлой жизни, не иначе.

Да, мы подружились ещё в детском саду. Спали на одной двухъярусной кровати — я на верхнем ярусе, она на нижнем (нижний выдвигался, как ящик стола). Вместе играли, обедали и возвращались домой, причём моя мама помогала Полининой бабушке и забирала из сада нас обоих. Мама очень жалела Полину и абсолютно поощряла нашу дружбу.

Я её тоже жалел. Мне объяснили, что у Полины нет родителей — они погибли в страшной автомобильной аварии, когда она была ещё младенцем, — и её воспитывает бабушка. Бабушка Полины, моложавая Инга Витальевна, оформила опеку над внучкой и всё делала для неё и ради неё. Как с горечью сказала Полина год назад, когда Инга Витальевна умерла от инфаркта прямо на работе: «Бабуля надорвалась».

Полина тогда была уже совершеннолетней, но всё же смогла добиться выплаты пенсии по потере кормильца от государства. Деньги там были небольшие, но Полина как-то умудрялась на них жить. И сама подрабатывала тоже. Насколько я помнил, этим летом Полина почти каждый день трудилась, работая промоутером. Поэтому мы с ней почти не виделись последние два месяца. Хотя не только поэтому, конечно…

В школе нас с Полиной посадили за одну парту, и мы так просидели до последнего класса, активно помогая друг другу с учёбой. Мне было удобно — Полина гораздо лучше меня соображала в математике, и я постоянно у неё списывал этот жуткий предмет. А ещё моя мама дополнительно занималась с нами обоими химией — мы в ней звёзд, увы, не хватали, — и из-за этого Полина бывала у нас дома достаточно часто. По правде говоря, порой она торчала у нас до самого вечера, поскольку её бабушка была на работе, а находиться дома одной Полина не любила. Я этому только радовался — нам всегда было хорошо и весело вместе, как в детстве, так и в подростковом возрасте, и позже, когда мы пошли в один и тот же институт и на одну и ту же специальность. А когда нас распределили в разные группы, я сам пошёл в деканат и выбил, чтобы Полину перевели в мою. Она смеялась и шутила, что я жить не могу без списывания чего-либо из её тетрадей.

Конечно, совсем не в этом было дело. Не в списывании. В институте я этим уже совсем не занимался, всё делал сам, и учился на «отлично». Просто я как-то не мог представить себя без Полины. За годы дружбы она будто проросла в меня. А я — в