Ничего не вынюхивалось – ни перец, ни черешня, ничего!..Должно быть, он и вправду не понимал в вине.

Потом в голове зашумело, как-то приятно, успокоительно, какбудто теплый ветер подул с того самого французского виноградника, где разливалив бутылки молодое вино, и свечи загорелись особенно ярко, и сквозь теплый ветерв голове Платон подумал, что у него на самом деле никогда не было такогопраздника, что это только Лёка и могла придумать!.. И еще он подумал, что делововсе не в божоле и не в том, что нынче третий четверг ноября, а в том, что имрадостно и интересно вместе, как никогда не было поодиночке, и так теперь будетвсегда!..

И так на самом деле было целую вечность – до самого апреля.

– Продолжать, – поинтересовалась ядовитая старуха-память. –Или хватит пока?..

Третий четверг ноября!..

А еще на кофе пригласил, и спрашивал, сделав специальныймужественный голос, пойдет ли она!..

Должно быть, память не только отравила сознание, но и что-тосделала с его лицом, потому что астаховская секретарша Маша, едва он вошел вофис, убралась от него за перегородку и оттуда тоненьким голоском спросила,чего Платон Алексеевич желает, чаю или кофе.

– Молодого божоле, – пробормотал Платон Алексеевич. – Ведрои половник. Взболтать, но не перемешивать.

– Простите, пожалуйста? Еще раз, пожалуйста?

Он никак не мог отделаться от мысли, что Лёка где-то рядом.Всего несколько стен, какое-то количество мраморной плитки, мозаичных полов,пара фонтанов – и он ее увидит. Для этого ничего особенного не нужно, простодойти до ее рабочего места. Он даже представил себе, как она выглядывает из-застеклянной стены и какое у нее становится лицо.

За несколько прошедших лет они так ни разу и не встретились.

Странно – мы все время были в городе одном!..

Платон несколько раз заезжал к Павлу Астахову, и каждый раздумал, увидит он Лёку или нет, и так ни разу и не увидел. А сегодня онистолкнулись нос к носу.

Должно быть, от того, что ноябрь.

Лёка тоже думала про ноябрь и про то, что день началсянеудачно, меньше всего на свете она хотела увидеть свою прошлую жизнь во всейкрасе! У «прошлой жизни» были очки, длинный нос, вечно скособоченный на сторонушарф, пристальный, даже какой-то прилипчивый взгляд, странная манера шутить,вечно грязная машина и нелепейший желтый портфель, всегда набитый бумагами.

Ужасный человек. Ужасный.

– Елена Сергеевна, генеральный просил зайти.

Лёка сделала над собой усилие, чтобы вернуться в реальность.

Ах, да. Рабочий день. Сегодня совещание, от которогоколлектив не ждет ничего хорошего, потому что всем было объявлено, чтоувольнения начнутся еще до Нового года и продолжатся после. А как же иначе, вШтатах кризис ипотечного кредитования, поэтому у нас в офисе увольнения!.. Чтонепонятно?!

– Елена Сергеевна!

– Так, – сказала Лёка и провела рукой по лицу, словностряхивая ненужное выражение, – значит, что? Совещание отменяется?

Помощница Даша – впрочем, у них в офисе в полномсоответствии с велениями времени все помощники именовались «ассистентами» –округлила глаза, а заодно и губы, как будто собралась произнести букву «о».

– Ну, что-о-о вы, Елена Сергеевна! Совещание не отменяется.Партнеры уже приехали и ждут в зимнем саду. Но генеральный все равно просил васзайти.

– Лучше бы ждали в Летнем саду.

– А?

– Даш, дайте мне кофе, только покрепче и прямо сейчас. Славапросил принять его после совещания, вы позвоните ему и скажите, что я пока незнаю, во сколько оно закончится. Если очень поздно, то лучше пусть зайдетзавтра.

Даша помедлила, а потом сказала грустно:

– Он, наверное, боится, что его уволят. У него жену ужеуволили, а они кредит взяли на квартиру...

Лёка кивнула. А что ей оставалось делать?.. Она понятия неимела, уволят Славу или нет. Она даже как следует не знала, чем этот самыйСлава занимается.

– Елена Сергеевна, – Даша вдруг закрыла за собой дверь ипридвинулась поближе к ее столу, Лёка посмотрела на нее. – Скажите, нас всехуволят, да? Всех?

Эти разговоры в последнее время стали постоянными. Проувольнения говорили в курилке, в буфете, на лестнице, где собирался «дамскийклуб», просто так, поболтать. Больше болтать было решительно негде, ибостеклянные стены были повсюду, кроме сортиров.

Кто-то из американцев времен Великой депрессии пошутилпечально, что спад – это когда увольняют соседа, а кризис, когда тебя самого.Всех соседей медленно, но верно увольняли, и, как приговоренный ждет падениягильотины на собственную беззащитную шею, так, затаившись, закрыв глаза иприжав уши, все ждали, когда очередь дойдет «до нас». Но надежда – самоеживучее, что есть в человеке, все-таки шептала упрямо – может, пронесет, может,обойдется, мы-то ведь другое дело, не то что наши соседи!..

– Елена Сергеевна, ведь если уволят, то я прямо не знаю, какжить!..

– Надеюсь, что не уволят, Даша. Или уволят, но не всех.

– А... меня, Елена Сергеевна?

Лёка рассердилась.

Она всегда сердилась, когда не знала, что ответить.

– Даша, я даже не знаю, не уволят ли меня!.. Правда. Кактолько узнаю, сразу скажу, я вам обещаю. Пока я работаю, вам ничего неугрожает.

Даша шмыгнула носом, кажется, собиралась зареветь.

– Правда?

– Дайте кофе, а?

Платон Легран говорил ей, что она не умеет выстраиватьотношения с подчиненными. Он говорил, что подчиненные непременно садятся ей нашею, и она не только делает за подчиненных всю работу, но еще разбирает ихсемейные проблемы, ссужает деньгами, рекомендует, в какую школу лучше всегоопределить детей, а заодно и решает за них контрольные работы, если темприходит в голову фантазия пойти куда-нибудь учиться. При этом она сама же, какначальник, за эту учебу еще и платит, а потом дает прибавку к жалованью, ибопосле учебы квалификация сотрудников необыкновенно повышается!..

Лёка очень на Платона злилась, кричала, что он считает ееполной дурой, и доказывала, что ничего такого она не делает, просто людям нужнопомогать. Он никогда ее не слушал, безнадежно махал рукой, и диспутзахлебывался.

Телефон зазвонил, и Лёка, даже не посмотрев, быстро снялатрубку, только чтобы не видеть Дашиной несчастной физиономии.

Звонил генеральный.