Егоров вышел из больницы с легким сердцем. В последние дниему вообще стало значительно легче. Вопреки скептической ухмылке лечащеговрача, вопреки пустым бессмысленным глазам сына, в нем жила теперь упрямая злаянадежда. Она была связана вовсе не с домиком у чистой речки, не с парныммолоком.

* * *

Звонок был междугородний. Никита Ракитин не спеша вылез изванны, накинул халат, подошел к аппарату, но трубку взял не сразу. Очень нехотелось.

– Привет, писатель Виктор Годунов. Почему трубку не берешь?– произнес начальственный глуховатый баритон.

– Я был в ванной.

– Ну, тогда с легким паром. Как работа продвигается?

– Нормально.

– Как здоровье? Не болеешь?

– Стараюсь.

– А что смурной такой?

– Почему смурной? Просто сонный.

– Я слышал, ты собрался в Турцию лететь на неделю.

– Собрался. И что?

– Почему не предупредил?

– Разве я должен? И потом, ты ведь все равно сам узнал.

– Ну вообще-то неплохо было бы поставить меня в известность.Просто из вежливости. Но я не обижаюсь. Отдохни, если устал. А дочку почему неберешь?

– У нее еще каникулы не начались.

– Понятно. Ну взял бы тогда эту свою журналисточку. Как ее?Татьяна Владимирова? Кстати, девочка прелесть. Видел недавно по телевизору вкакой-то молодежной программе. Беленькая такая, стриженая. У тебя с ней как,серьезно?

– Прости, я что, об этом тоже обязан тебе докладывать? –вяло поинтересовался Никита и скорчил при этом самому себе в зеркалеотвратительную рожу.

– Ладно, старичок, не заводись. Это я так, по-дружескиспросил, из мужского любопытства. Главное, чтобы твоя личная жизнь не мешалаработе.

Никита брезгливо дернул плечом. Он вдруг ясно представил,как его собеседник похлопал бы его сейчас по плечу. Он всегда, обращаясь ккому-либо «старичок», похлопывал по плечу, этак ободряюще, по-свойски. Хорошо,что их разделяет несколько сотен километров.

– Не волнуйся, не мешает, – – успокоил собеседника Никита изевнул так, чтобы это было слышно в трубке.

– Ну и хорошо, – собеседник кашлянул, – на какой ты сейчасстранице?

– На двести пятнадцатой. Устраивает?

– Вполне. Я, собственно, только это и хотел узнать. Нетерпится целиком все прочитать, от начала до конца. Ладно, старичок, отдыхай наздоровье и со свежими силами за работу. Значит, помощь моя пока не требуется?

– Нет, спасибо. Материала вполне достаточно.

– Отличненько. А рейс когда у тебя?

– Сегодня ночью.

– Так, может, распорядиться, чтобы машину прислали?

– Спасибо. Я как-нибудь сам.

– Да, еще хотел спросить, чего такой дешевый тур купил?Фирма какая-то завалящая, отель трехзвездочный. Ты все-таки известный писатель,а отдыхать отправляешься, как какой-нибудь жалкий «челнок».

– «Челноки» туда ездят работать, а не отдыхать, Атрехзвездочные отели бывают вполне приличными.

– Да? Ну, не знаю. Тебе видней. Как вернешься, звони.

– Непременно позвоню. Будь здоров. Никита положил трубку,включил чайник, закурил у открытого кухонного окна. Вряд ли за этим звонкомпоследует еще одна проверка. Теперь целую неделю его трогать не будут. Туркуплен, деньги заплачены, даже известно сколько. Тур действительно самыйдешевый. Наверное, отель дрянной, пляж далеко, море грязное.

Но какая разница?

У него оставалось два часа. Он налил себе чаю, вставилкассету в маленький диктофон, надел наушники.

– Я всегда хотел быть первым, – зазвучал на пленке тот жеглуховатый начальственный баритон. – У меня было такое чувство, что я все могу,все умею, и, если у кого-то получалось лучше, я готов был в лепешку разбиться,лишь бы переплюнуть. Я с детства пытался доказать свое право, другим и себесамому, это тяжело, старичок, ты даже представить не можешь, как тяжело.

Полтора месяца назад, когда велась запись, за словом«старичок», как по команде, последовало похлопывание по плечу.

– Право на что? – услышал Никита свой собственный голос.

– На жизнь. На достойную, настоящую жизнь. На власть, еслихочешь.

– Власть над кем?

– Над другими. Над всеми. Мне, понимаешь ли, это было как быдано, но не до конца. Я ведь незаконнорожденный.

– Разве в наше время это важно?

– Смотря для кого. Отец мой был из самой что ни на естьпартийной элиты. Белая кость.

– Да, это я слышал. Ты рассказывал много раз.

– Нет, старичок, погоди. Я много раз другое рассказывал.Молодой был, глупый.

– Привирал? – уточнил Никита с пониманием, без всякойусмешки.

– Ну, с кем не бывает. Привирал по молодости лет. Впрочем,про отца все чистая правда. А вот мама…

– Ты говорил, она у тебя врачом была, физиотерапевтом, чтоли?

– Надо же, какая у тебя память, старичок. Не ожидал, честноговоря, – в голосе собеседника явственно прозвучало удивление и даже некотороеразочарование. Или настороженность? В общем, было слышно, как ему непонравилось, что у Никиты хорошая память. Он молчал довольно долго, судя потихому щелканью зажигалки, прикуривал, потом произнес задумчиво:

– Разве я мог в твоем доме, при твоихинтеллектуалах-родителях и всяких строгих бабушках, рассказывать, что мама моябыла банная официанточка?

– А почему бы и нет?

– Да потому… Это сейчас я не стесняюсь, время другое, и ролиу нас с тобой изменились. А правда, Ракитин, смотри, как изменились у нас стобой роли. Мог ли я тогда, двадцать лет назад, представить, что ты, Ракитин,будешь излагать для потомков мою скромную биографию? Мне ведь всегда хотелосьнаписать книгу. И сумел бы, между прочим. Эх, было бы у меня свободное время, ябы не хуже тебя написал, старичок, – на этот раз вместо похлопывания по плечупоследовало лукавое подмигивание.

– Ну так что же ты ко мне обратился? – тихо спросил Никита.

– Я ж объясняю, времени нет. Как говорится, каждому свое. Яполитику делаю, ты книги пишешь. Тебе деньги сейчас нужны позарез, так сказать,вопрос жизни и смерти. Вот я и решил дать тебе заработать. Доброе ведь дело?Доброе. А мне нужна качественная биография, и я не хочу, чтобы кропал еекакой-нибудь безымянный журналистишко. Книгу про меня напишет настоящийписатель. Известный. Профессиональный. Я могу заплатить, а ты уж, будь любезен,добросовестно меня обслужи, – опять последовал здоровый раскатистый смех, ипотом, уже серьезно, собеседник произнес: