а ощущение такое, будто никого нет. И только учитель высится над всеми. Я пошел к своему месту. Учитель положил передо мной задание – пришлось тоже писать. Я улучил минутку и спросил соседку по парте: «Как тут дела?» Обычное «как дела», честное слово, и тут как началось…

– УЧИ-И-ИТЕ-Е-Е-ЕЛЬ! Мой сосед по парте мешает мне работать! Ворует у меня время. Из-за него я отстаю от остальных.

– Елки-палки, я вообще ничего не говорил, учитель! Спросил у нее «как дела?», и все! Больше ничего!

– Ах ты негодник! Не думай, что я не вижу твоих выходок! Ты уже давно пытаешься отвлекать ее разговорами. Завтра жду тебя здесь вместе с родителями, пусть отведут тебя к психологу!

Пока я растерянно смотрел на учителя, зазвенел звонок, и все побежали в библиотеку.

– Фарук! Ме-ерт! Джа-а-ан! Пошли погоняем в футбол! – крикнул я им вслед.

– Нам нужно заниматься, на перемене у нас тест. И ты прекращай лениться! Будешь ленивым – мы с тобой дружить не станем! – ответили мои приятели.

Я кинулся было к девчонкам:

– Эля-а-а, Эда-а-а, Эдже-е-е! Давайте поиграем в саду?

– Ты что, не видишь? Мы читаем. Вообще-то мы сюда учиться пришли, а не развлекаться! – И девочки уткнулись в свои книги, в каждой из которых была как минимум тысяча страниц.

На следующем уроке и на послеследующем, а потом на всех остальных мы только и делали, что учились. Никто не вертелся, не разговаривал – ни одного звука. Один раз я поднялся выбросить мусор – я и раньше часто так делал, – но математичка как рявкнет на меня:

– Эй ты! Активист! Ну-ка, быстро на место, а не то вылетишь из школы!

– Черт побери! – пробормотал я и сел за свою парту. Как начал ругаться с утра, так не мог остановиться. И похоже, впереди меня ждало еще немало поводов.

Ни на одной перемене мы из класса не выходили.

– Ни к чему тратить время на еду. Лучше сидите и занимайтесь, а бутерброды вам сейчас прямо в класс принесут! – сказал нам директор школы.

Так как у меня аллергия на глютен, я всегда съедаю только брынзу, а хлеб оставляю. Занятия обычно кончались сразу после обеда, часа в два. В тот день мы сидели до шести. Все наверняка проголодались, но никто не жаловался. Весь класс думал только о том, чтобы выполнить очередной тест.

Если бы все так и осталось! Но какое там: на другой день нам запретили выходить в сад. Хотя никто, кроме меня, и не рвался выйти. Потом отменили звонки на перемену. Объединили уроки в блоки. Отменили обеды. Мы стали питаться тостами, сэндвичами, бутербродами и бубликами-симитами прямо за партами. Точнее говоря, ели остальные, а я сидел просто так. Напоминаю: у меня аллергия на глютен.

Прежде уроки были только по будням. Теперь мы начали ходить в школу по выходным. Причем на полный день. На летних каникулах работала летняя школа, на зимних – зимняя. Однажды я при всех рискнул спросить: «Когда у нас будут каникулы?» Так одноклассники пожаловались на меня учителю, учитель – директору, а директор сообщил в полицию! Уже хотели начать судебное разбирательство по поводу моего тунеядства, но тут директор школы сказал: «Будет ходить на заседания суда и совсем отстанет от других. Пусть сидит тут и занимается». Только это меня и спасло.

Если ты осмеливался хотя бы пошевелиться за партой, тебя объявляли гиперактивным. Если косился в сторону – говорили, что у тебя дефицит внимания. Тех, кто разговаривал, называли болтунами, тех, кто молчал, – замкнутыми. Все превратились в настоящих роботов. На улице теперь не было ни одного ребенка. Днем дети сидели в школе. По вечерам ходили на курсы. Раньше в Бугдайлы никаких курсов не было, а тут всего за неделю они открылись буквально везде. Так что свободное от уроков время все проводили или на дополнительных занятиях, или у психолога.

Казалось, в нашем городке разверзлась пропасть, в которую попадали все дети. Единственным, кто в нее не упал, был я. И еще Тевфик Кылыкыркярар. Вообще-то он не школьник, но ладно. Тоже ведь человек.

В тот самый первый день я увидел на выходе из школы своего приятеля Касыма. Он бежал с какими-то бумагами в руках. Я крикнул ему вслед:

– Касым или Касым!

Но он меня не услышал. Вообще-то болтать с ним все равно было некогда. И без того проблем хватало.

Никто не сможет, а Бирсен сможет!

После уроков я решил пойти к тете. Раз в городке что-то случилось, надо срочно поговорить с Бирсен. Так зовут тетину дочь. Мою двоюродную сестру. Меня просто раздирало желание все ей рассказать.

Дверь открыла мама Бирсен. В смысле – моя тетя Ахсен.

– О, тетя, ты дома? Не пошла на работу?

– Я БРОСИЛА РАБОТУ. ТЕПЕРЬ БУДУ ЗАНИМАТЬСЯ ТОЛЬКО БИРСЕН!

– Только Бирсен? Но она же совсем взрослая. Чем ты собираешься заниматься?

– Ее образованием, развитием, воспитанием, в общем – АБСОЛЮТНО ВСЕМ, ЧТО СВЯЗАНО С НЕЙ! Смотри, вот тут я повесила доску с расписанием Бирсен на год вперед. Каждый месяц, каждую неделю, день и час учла. Ни минуточки не пропустила! Зачем? Потому что главная материнская обязанность – говорить своему ребенку, когда и что ему нужно делать. И точка.

– Тетя, ты можешь позвать сюда Бирсен? Пожалуйста!

Но тетя принялась объяснять, что у Бирсен пятьдесят тестов по турецкому, шестьдесят задач по математике, три заявления, которые надо заполнить прямо сейчас, задания по семи проектам, которые необходимо срочно выполнить, дневник, в котором непременно нужно писать, книга на семьдесят страниц, которую следует прочитать сегодня, обязательные творческие упражнения и естественно-научные опыты – и на все про все один час двенадцать минут пятьдесят три секунды. Поэтому сегодня Бирсен не может со мной повидаться.

Хорошо, приду завтра, ответил я, однако тетя взялась перечислять мне все расписание Бирсен:

– В понедельник после школы к ней приходит учитель по английскому. По вторникам – учитель по итальянскому. По средам – учителя по литовскому и японскому. По понедельникам и вторникам сразу после уроков иностранного языка у нее тренировки по баскетболу и волейболу.

– Тетя, тебе не кажется, что волейбол и баскетбол одновременно – это слишком?

– Не слишком, Амир, не слишком. Посмотри на сына моей подруги. Его зовут Лютфи Джан. Он занимается фехтованием, теннисом, пейнтболом, баскетболом, волейболом, футболом, гандболом, бейсболом – всеми существующими «болами»! Медалей на нем – видимо-невидимо, весь прямо сияет.

– Тетя, но разве не ты нам всегда говорила, что самое важное – это чтобы сияли глаза?

– Ой, да ну тебя! Что такое сияние глаз? Зачем оно нужно? Что ты с ним делать собираешься? Скажи мне. Но вот медаль! Ах, медаль! Я знаю, что Бирсен тоже получит медаль, только по плаванию. Будет моя дочка мировой рекордсменкой. По средам после урока иностранного языка она ходит в бассейн. Умеет плавать вперед, назад, на спине, брассом, кролем, баттерфляем и превосходно ныряет. Но главная наша цель – плавать, подолгу не переводя дыхание. Под водой она и так не дышит, но это все умеют. А разве можно считать успехом то, что дается и остальным? Нельзя. Я хочу, чтобы она один раз вдохнула, а потом бы сорок минут с этим воздухом плавала.

– Ты что, тетя! Да она умрет, если сорок минут дышать не будет!

– Но если не умрет, то станет чемпионкой мира. Будет усердно тренироваться – добьется успеха. Никто не сможет такое сделать, а Бирсен сможет! Я что, зря назвала ее Бирсен? Это значит «только ты». «Только ты» сможешь, и никто другой. Моя дочь сделает то, на что остальные не способны, и точка.

– Хорошо-хорошо. Пусть у нее все получится. Я только хотел позвать Бирсен к нам. Может, в четверг у нее не будет занятий?

– Какой же это четверг без занятий? К ней придут преподаватели по музыке.

– Тетя, вы что, оркестр устраиваете? Почему сразу несколько преподавателей, а не один?

Тетя принялась объяснять: она пригласила двух учителей – по фортепьяно и по флейте, – чтобы вели урок одновременно. «Пусть она одной рукой играет на пианино, а другой рукой держит флейту и дует в нее», – продолжила она и внезапно заплакала.

– Бирсен Башар, я горжусь тобой, хвалюсь тобой, мой чудесный, гениальный ребенок. Дитя,