Мы всегда жили бедно, но весело: почти каждый вечер отец, вернувшись со смены, зазывал в гости дружков со всех окрестностей, и мать до глубокой ночи громко смеялась, мешая нам с братом спать.

Брат был на десять лет старше. Он собирался и уходил, иногда неделями не появлялся дома. Он хорошо учился, но школу так и не окончил — не успел: за два месяца до выпускных экзаменов попал под машину, когда бежал на тренировку по футболу. Я уже почти не помню его лица, но брат был хорошим.

Через полгода, в ноябре, на пустыре насмерть замерз отец.

Только я прижилась здесь, как сорняк, и, чтобы не замечать паутину в углах, пожелтевшие столетние обои, облезшую краску на подоконнике, нищету и беспросветность, витаю в воображаемых мирах.

Все уходят и бросают меня. Даже Ви. Если я поддамся этой боли, меня разорвет. Выпятив вечно обкусанную, окровавленную губу, я часто дышу и всматриваюсь сквозь стекло во двор.

В окне четвертого этажа панельной пятиэтажки зацвел кактус. На подоконнике третьего появилась новая ваза. На втором этаже деревянную раму сменили на пластиковую.

Кто-то настойчиво стучит по входной двери, Валя бубнит под нос проклятия и шаркает в прихожую.

— Валентин Петрович! Добрый день! Таня где? — раздается спокойный и приятный голос тети Анжелы, как только щелкает старый замок.

— Да дома вон! — шамкает Валька и недовольно продолжает: — Танька, Танька… как же надоели…

Я слетаю с подоконника, гремлю шпингалетом и нос к носу сталкиваюсь с Ви — она виновато топчется в проеме, из-за ее плеча выглядывает миниатюрная тетя Анжела.

— Девочки! — Она подталкивает Ви в спину и проходит следом. — Пора мириться!

Вместе с ними в комнату вплывает шлейф умопомрачительного нежного парфюма, с грохотом вкатываются чемоданы, материализуется пакет со съестным в белом контейнере из пенопласта.

— Так, здесь вам покушать. — Тетя Анжела оставляет пакет на полированном столе, если верить наклейке снизу — семидесятого года сборки, и приказывает: — Вика, что ты мнешься, а ну, садись!

Ви послушно опускается на скрипнувший пружинами диван, я молча сажусь рядом.

— Такой дружбой нужно дорожить, глупые дети! Миритесь сейчас же! — Тетя Анжела выходит из комнаты, но оборачивается на пороге: — Не теряйте времени, сходите сегодня куда-нибудь. После отъезда Вики вам еще нескоро представится такая возможность!

* * *

Спустя двадцать минут роллы из контейнера съедены, дежурные извинения, которых для Ви оказалось достаточно, сказаны — и она извлекла из чемоданов свои лучшие наряды и складывает их в мой шкаф без одной дверки.

— Солнышко, как ни прискорбно осознавать, но на тебе все эти вещи смотрятся гораздо круче! — Ви заправляет за уши светлые локоны. — Поэтому я от всего сердца… от всего сердца, поняла? Дарю их тебе. Я все равно не увезу с собой все это.

С дивана наблюдаю за Ви. Скоро видеть ее каждый день, выпадая из неприглядной реальности, я и вправду уже не смогу. Она останется лишь в памяти, откуда через годы будет возвращаться ко мне ярким, как солнечный луч, воспоминанием о юности, забытыми мечтами. А прямо сейчас я глотаю слезы.

— Прости меня, Ви, — говорю глухо. — Прости, что разоралась. Я так не хочу, чтобы ты уезжала. Я так боюсь…

Новенькие синие джинсы с биркой выпали у нее из рук — Ви прыгает на диван и бросается ко мне с объятиями. Истерим мы долго: она — во весь голос, я — молча, — до тех пор, пока мобильник Ви не испускает звонкую трель.

— Это Че… — виновато шепчет Ви и шмыгает носом. — Он тоже хотел провести этот вечер со мной. Может, потусуемся вместе?

Однажды, еще до моего рождения, мама выиграла в мгновенную лотерею шикарную книгу со сказками братьев Гримм, и до пяти лет брат каждый вечер читал для меня волшебные истории, которые я завороженно слушала.

Я довольно долго любила сказку про Золушку. У нас много общего: нищета, отсутствие перспектив, грязь, с которой приходится бороться с помощью веника и швабры, умение из ничего приготовить обед, чтобы не упасть в голодный обморок, привычка витать в облаках.

Однако лет в тринадцать я вдруг поняла, в чем подвох: в реальности принц никогда бы не заметил Золушку, какой бы красивой она ни была — если, конечно, он в ладах с головой.

В мире все справедливо: деньги тянутся к деньгам, красота — к красоте, удача — к удаче.

Примерно через год после того, как Ви спасла меня от участи, постигшей моего отца, с ней произошла разительная перемена: она перестала сочувствовать эмарям и густо краситься, вернула волосам натуральный оттенок и раскрутила тетю Анжелу на покупку новых стильных шмоток. Ви похудела и побледнела, часто вздыхала и каждый вечер, чем бы мы ни занимались, ровно в 22:00 включала телик, где по областному каналу шла молодежная музыкальная программа.

Подперев ладонью щеку, Ви выпадала из мира на целый час. И все это время, в перерывах между клипами, на экране напропалую звездил виджей[3] Че: его знала в лицо каждая собака в нашей и соседних областях, и глупенькие девочки из моей школы были поголовно в него влюблены. Че также вел официальные молодежные мероприятия и летние опен-эйры[4], что изредка проходили в окрестностях города, писал статейки о неформалах для местных газет. Самое удивительное, что при всем этом он был учеником десятого класса гимназии, где училась Ви.

И ее тоже угораздило в него влюбиться.

— Ты испортилась, от тебя начинает вонять! — Тормошила я Ви, когда она впадала в глубокую хандру. — Поднимай задницу, давай на набережную сходим?

Но Ви не шла — и это была самая тухлая зима в моей жизни.

На школьном вечере в честь Восьмого марта Че наконец подкатил к моей подруге — так началась большая любовь. Моя теория сработала: их просто не могло не притянуть друг к другу. Без шуток. На этих двоих было больно смотреть — больно от зависти и восхищения. Я даже не пыталась ревновать и, когда Ви уходила с ним гулять, смиренно поднималась к себе и забывалась сном.

Слишком уж высоко они летали: букеты из сто одной розы, поцелуи у подъезда, романтические вечера на холме за городом, горящие глаза и пылающие щеки — все это было настолько из другой, чужой и красивой жизни, что даже не трогало.

А сейчас Ви, задержав дыхание, рисует на моих зеленых, как у кошки, глазах идеальные стрелки: в последний ее вечер в городе мне все же предстоит попытаться взлететь до ее уровня — и не пасть с позором.