Чьи-то костлявые пальцы схватили меня за ляжку, вся готовность позорно упала, да и я сам чуть не упал — так шарахнулся в сторону.

Потому что на меня скалилась безглазая старая Мойра!

— Нет, девочки… — одними губами проговорил я. — Вот столько я точно не выпью. Хоть режьте…

— Посмотри какое у меня платьице! — звонко воскликнула вторая сестрица, выползая откуда-то из-под подушек в цветастом платье. — Разве я тебя не возбуждаю?

— А-аааааа! — заорал я во всю глотку, чувствуя, как липкие лапы ужаса раздирают мне грудь.

— А-ааааа! — хором вместе со мной заорал Азатот, проклюнувшись из грудины всеми своими конечностями.

— Может, ты выручишь, а?.. — жалобно спросил я собрата по несчастью.

— Ты охренел что ли? У меня тентакли не поднимутся! — без обиняков признался он.

— И что теперь делать⁈ — всхлипнул я.

— Уносить отсюда ноги, конечно!!! Пока еще можно, потому что там…

Тут до моего слуха донесся странный хлюпающий звук. И бормотание. Как будто много детских голосочков повторяли что-то типа «ня-ня, ня-ня»…

— Дурак, они кричат «Да-ня, Да-ня!» — рявкнул Азатот. — Ну нахрен, я пошел…

И он поспешно втянул свои щупальца обратно мне в грудь, а в спальную, толкаясь, перепрыгивая друг через друга и подскакивая на маленьких ножках ворвались желеобразные запчасти Джасуры.

— Нет… — только и смог я прошептать, отступая назад. — Нет, только не это…

Бум! Бум! Бум!

Тяжелые шаги гигантского бога эхом прогромыхали на весь дом.

— Кажется, теперь я знаю, кто будет первой девочкой, — усмехнулась одна из Флор.

— Нееееет!!! — заорал я во всю глотку…

И очнулся в холодном поту.

Вокруг меня царила удушающая вонь и черная мгла. Оракул шлепал меня ладонью по щекам, обеспокоенно спрашивая:

— Даня, ты чего? С тобой все в порядке? Эй, Даня!..

Я хотел что-то ответить, но вместо этого из моей груди вырвался нечленораздельный стон.

Потому что тьма перед моими глазами плыла и качалась, время от времени взрываясь яркими вспышками, дышать было трудно и все мое тело будто пылало.

А еще адски болело плечо. Место укуса горело и пульсировало в одном ритме со светомузыкой перед глазами.

У этих Мойр что, зубы отравленные? В какой момент я отключился? До того, как мы очутились в розовой спальне, или после? Перед тем, как договорился насчет подношений, или все-таки мне это не привиделось?

— Даня, ты что?.. — все еще тормошил меня Оракул.

— Я ниче, — наконец-то смог я выдавить из себя. — Нормально. Только, кажется, превращаюсь в зомби…

Глава 1

Дипломатия требует жертв

Вернуться на поверхность оказалось не так уж сложно.

Нас просто вывели к нужному коридору и велели дойти до самого его конца, пока не окажемся в тупике, который на самом деле и не тупик вовсе, а замаскированный иллюзией проход.

Ну мы и пошли.

Под конец коридор стал настолько узким, что лошади начали сопротивляться — пространство, где стены располагались в пугающей близости от их округлых боков, а потолок не позволял как следует выпрямить шею, пугал животных. Но мы так упорно и решительно волокли их вперед, что у бедняг не осталось ни единого шанса.

Когда тупик превратился в земляной туннель, плавно поднимающийся наверх, пространство значительно расширилось, и нам всем стало и свободней, и спокойней.

На поверхность мы поднялись с другой стороны равнины, возле пологих гор. Солнце к тому времени уже начало сползать к западу. Короче, до следующего утра мы искали остальных, бегая по этому зеленому полю, как гном и дом из мультика. Плечо мое горело и опухало все сильнее, я безбожно температурил, и когда наконец мы смогли встретиться, едва не свалился мешком из седла, пытаясь слезть с лошади.

И тут я понял, что не так уж и плохо быть объектом внимания сразу трех фемин. Меня и полечили, и по голове погладили, и вкусно накормили — красота, да и только.

Через два дня мы добрались до города, где я смог исполнить данное Мойрам обещание. Закупился всякими женскими товарами — душистым мылом, косметическими маслами, помадой, гребнями и платьями, в том числе и в цветочек. И принес в жертву на черном камне вместе с молодой коровой.

Неприятной новостью оказалось, что это был последний населенный пункт с работающим постоялым двором и нормальным рынком. Дальше нам встречались только небольшие рабочие поселения, больше похожие на перевалочные базы беженцев, и выжженные кем-то поселки. В одном таком безрадостном месте я умудрился найти живую женщину и потом мы потратили два дня на то, чтобы отвезти ее в поселение.

В итоге наш маршрут от убежища Мойр до условной точки места назначения занял почти две недели. Причем последние дни оказались самыми неприятными: жара стояла невыносимая. Солнце начинало безжалостно жарить, едва поднявшись над горизонтом, а местность вокруг лежала пустынная и каменистая, так что мечта укрыться в прохладе деревьев была совершенно безнадежной. Даже когда наступал вечер, легче не становилось: разогретые за ночь валуны продолжали дышать жаром, сухой воздух будто застывал в каменистом стакане, обволакивая нас душным коконом.

Только ночью можно было дышать полной грудью, ощущая какой-то намек на свежесть. И так — до момента, когда солнце опять выкатывало на небосклон свой испепеляющий глаз.

Наши лошади страдали не меньше. Они нехотя переставляли ногами, отчаянно потели под седлами, при любой возможности останавливались и начинали вяло пережевывать пожухлую низкорослую траву. Хорошо хоть с водой проблем не было: мы двигались по наезженному транспортному маршруту, отмеченному на карте, и колодцы здесь располагались согласно продуманному плану.

Время от времени, как по команде, наши кони чего-то пугались и начинали жалобно ржать, хотя никаких видимых причин для этого не было. Родионовна в таких случаях неизменно сообщала, что «нечеловечьим духом пахнет». Когда мы услышали это в первый раз, то сильно всполошились и принялись искать источник этого самого «нечеловечьего духа». Но ничего не нашли. Так же было и во второй, и в третий раз.

На четвертый мы уже махнули рукой — раз уж кого-то принесло, то пускай сам попытается нас поймать — если, конечно, у него имеется такой интерес. Тратить опять свое время впустую мне не хотелось.

Азатот больше себя не проявлял. Хотя я пытался несколько раз достучаться до него и разговорить. Но, когда взгляды друзей, устремленные на меня, стали казаться встревоженным, прекратил эту практику.