– А домой не пора? – спросил Родион, едва сдерживаясь,чтобы не выкинуть обоих из машины.

– И правда, пора, – озабоченно подала голосЮлька. – Капитан, у тебя носовой платок есть? Подтереть тут…

Родион, пошарив по карманам, сунул назад платок, необорачиваясь. Сказал:

– Выкинь потом.

И, не дожидаясь ценных указаний, медленно тронул машину.

«Единичка» была ровесницей этой беспутной Юлечки, даже,пожалуй, на несколько месяцев постарше – но все еще тянула, хоть и проржавеланасквозь. Починка и уход – это у него, без лишнего хвастовства, неплохополучалось, если повезет, можно проездить еще пару лет…

Оказывается, разгульные малолетние любовнички жили в одномдоме. Родион лишний раз убедился, что «женщина» – понятие, от возраста независящее. Велев ему остановиться в отдалении от подъезда, соплюшка старательноподмазалась, привела себя в порядок, попросила зажечь свет, полюбовалась насебя в зеркальце:

– Ну как, капитан, насчет невинности?

– Сойдешь, – бросил он неприязненно.

И в самом деле, теперь она выглядела совершенно невинной иблагонравной школьницей – в старые времена, повязав алый пионерский галстучек,ее вполне можно было выпускать с букетом цветов на трибуну очередного съезда.

– То-то, – сказала она удовлетворенно, звонко шлепнулапо рукам кавалера. – Убери лапы, я уже в образе… Пошли? Только если вподъезде лапать полезешь – коленкой по яйцам врежу, сразу предупреждаю. Чтомне, опять красоту наводить? Пока, драйвер!

Они вывалились из машины, пересмеиваясь и похохатывая, пошлик подъезду. Родион, вытащив из бардачка тряпку, распахнув все дверцы, принялсяяростно драить заднее сиденье, брезгливо передернувшись всем телом, когдамякотью большого пальца въехал в липкое пятно. Закурил и долго стоял на ветру,чтобы машина проветрилась как следует. Машинально прикинул: двадцать с грузина,десятка с девушки в кожанке, двести пятьдесят от загулявшего сопляка, минусполсотни гаишнику… Совсем неплохо.

От запаха так и не удалось избавиться, и он до половины приспустилстекло со своей стороны, прибавил газу Ехал по длинной, неосвещенной трассе,ведущей из микрорайона Полярного к центру, где гаишники появлялись только всветлое время, так что можно было и поднажать.

Человека, шагнувшего на асфальт от бетонной коробочкиавтобусной остановки, он заметил издали. Сбавил скорость, зорко вглядываясь.Нет, один-одинешенек, никого рядом нет, и никто не прячется за остановкой…Место было не то чтобы криминогенное, но крайне специфическое: метрах впятистах отсюда, в поле, стояли три семиэтажки – бывшие общежития его родного«Шантармаша», с полгода назад переданные на баланс городу. И городские власти,по слезной просьбе УВД стремясь разгрузить переполненные колонии, где уже нераз случались бунты, передали дома под новую зону общего режима.

Родион, притормаживая, опустил руку в левый карман куртки истиснул газовый баллончик. Защита была слабенькая, но все же спасла однажды,когда тот сопляк попытался накинуть ему на шею петлю из куска телефонногокабеля…

Мужчина, подняв с асфальта небольшую сумку, неторопливонаправился к правой передней дверце. Еще издали, осклабясь, крикнул:

– Да не верти ты башкой, братила, один я тут! –приоткрыв дверцу, просунул голову в маленькой черной кепке: – До жэдэ вокзалазабросишь?

– Садись, – мотнул головой Родион.

Нежданный пассажир неторопливо устроился рядом с ним, кинулсумку на заднее сиденье. Родион покосился на него – коротко стриженный, худоелицо со втянутыми щеками, скуластое и меченное некоей инакостью, одетнеожиданно прилично: и джинсы не из дешевых, и куртка гораздо лучше, хотя и уРодиона не из дешевых, Ликин подарок на день рожденья…

Машина тронулась. Чернявый шумно повел носом:

– Благоухание. Тебе что, какая-то чмара натуройплатила? – Он даже причмокнул: – Ой, приятный запашок…

– Да сели тут… – сказал Родион. – Влюбленные без хаты.

– Ага, понятно. А ты, значит, доцент, сеанец ловил?

– Я не доцент…

– Без разницы, – отмахнулся чернявый, закурил. –Главное, из тебя интеллигент маячит, что милицейская мигалка во мраке… Отбезденежья подался в кучера, а?

– Да вообще-то… – сказал Родион нейтральным тоном. – Авы, значит, оттуда?

– А как ты угадал, доцент? – деланно удивилсячернявый. – Ты не бойся, не буду я тебя резать и грабить, не тот тыкарасик, а если присмотреться, и вовсе не карасик…

– За что чалился? – спросил Родион.

– Ого, какие ты слова выучил… За скверные спортивныерезультаты, доцент, скажу тебе, как на исповеди. Все, понимаешь ли, успелиразбежаться, а я не разбежался, вот мне судейская коллегия за последнее место вбеге и влепила от всей своей сучьей души… Такие пироги. – Он потянулся ивполне нормальным уже голосом сказал: – Ничего, сейчас сяду на крокодила, какбелый человек, а если проводничка попадется понимающая, будет совсем прекрасно…Выпить ничего нет? У меня капуста есть, не сомневайся, подсобрали кенты…

– Да нет, не держу…

– Оно и видно – любитель… Что, зарплату задержали заполгода, баба с короедами на шее? И хорошо хоть, машина пока тянет?

– Ну да, – сказал Родион. Рассказывать, как все обстоитна самом деле, он не собирался – было бы еще унизительнее, наверняка…

– Эх, жвачные… – беззлобно сказал чернявый, глубокозатягиваясь. В полумраке его длинное костистое лицо из-за глубоких теней ивпалых щек казалось похожим на череп. – Нет, я бы от такого расклада сдох,посади меня на твое место. Зуб даю.

– А что делать? – пожал плечами Родион.

– Воровать, – веско сказал чернявый. – Как говорилтоварищ Емелька, не тот, что корешился со щукой, а тот, что Пугачев, лучшеполета лет прожить орлом, чем три сотни вороном… Проходил в школе такую книжку,а? То-то.

– А потом – туда? – Родион дернул головой назад.

Чернявый понял. Поморщился:

– Ну и что? Если есть в хребтине железо, ты и там живешьорлом, а не рогометом, или, уж берем крайний случай, козлом… Главное, доцент,жить так, чтобы сам себя уважал. Усек?

Он говорил веско, с едва уловимой ноткой брезгливогопревосходства. Родион молчал – просто не знал, что ответить. После долгогомолчания спросил:

– А как там – хреново?

– Кому как, я ж тебе говорил… Все зависит от железа впозвоночнике. Слабых гнут через колено и ставят раком… А слабость, доцент,вовсе не обязательно от мышцы зависит, не в том дело… – Он вдруг хлопнулРодиона по боку. – Эй, притормози, возьму пойла в стекляшке…

Машина остановилась в длинной полосе густой тени меж двумядалеко отстоящими друг от друга фонарями. Справа тянулись прокопченныекирпичные домишки довоенной постройки, слева лежал широкий пустырь, далековпереди яркой полосой светился проспект Авиаторов, и слева видны были ритмичномигающие красные и зеленые лампочки, изображавшие выхлопы из соплаустановленного на косом постаменте истребителя МИГ-25. Киоск со слабоосвещенными изнутри решетками остался сзади, метрах в сорока.