«Списки будут вывешены в середине августа, с какой стати мы должны предъявлять их вам сейчас? Что за частная инспекция такая, я в толк не возьму!»

Мать голоса не повышала, но я за нее не беспокоилась – она любого умела убедить или поставить на место. И вдруг стало тихо. Через пару минут мать вылетела из-за двери торпедой, схватила меня за руку и поволокла вниз по лестнице, а потом домой. Я пыталась возмущаться, потому что мне была обещана прогулка до магазина игрушек, а потом еще детское кафе, зря, что ли, наряжалась.

Но возмущаться и рыдать пришлось в одиночестве: мать заперла меня в квартире и исчезла до позднего вечера. А я, растравляя в душе обиду, выпутывалась из парадной одежды, срывала банты вместе с волосами – ничего себе получился праздник! Десять лет прошло, а я до сих пор помню и немного злюсь.

В той школе я тогда побывала в первый и последний раз – на следующий день мы начали готовиться к переезду, и в первый класс я пошла уже в маленьком городке под Питером, да еще и с опозданием на две недели.

Тогда я не понимала, почему так случилась, да и не задумывалась особо. А теперь мне кажется, что мать все же заставила показать ей списки будущих первоклашек и увидела там одну из тех самых роковых фамилий или даже обе. И получается, она всерьез верит в существование этих гадских Конрада и Кныша, а значит, дело плохо.

Но кроме непоняток с фамилиями существовал еще второй материнский заскок, в сто раз хуже первого: с самого детства мне было запрещено оставаться на ночь у подружек или приглашать кого-то с ночевкой к себе. А также ездить в походы или в летний лагерь – словом, вообще проводить ночи вне дома. По этому поводу скандалы у нас возникали регулярно и иногда выливались в многомесячные холодные войны, когда мы с матерью едва разговаривали друг с другом.

Чем старше я становлюсь, тем кровопролитнее борьба. Но пока мне так и не удалось одержать в ней ни единой победы. Даже во время летних путешествий мать вьется надо мной коршуном, и чем ближе к ночи – тем активнее. Тащится на дискотеки, глаз не сводит, лишь бы я не упорхнула куда-то с новыми знакомыми.

И не то чтобы мать так уж была помешана на моей нравственности. К тому же она далеко не дура и понимает, что тем, чем можно заняться ночью, мои ровесники занимаются по большей части днем, пока родители на работе (я – нет, но дело не во мне). И никогда она мне не устраивала особых прокачек насчет парней, а если вдруг заставала у нас в гостях моего друга Сашку Дятлова, то нормально с ним общалась, а не неслась по квартире проверять состояние спальных поверхностей. В последнее время Саня у нас почти не появляется, но это уже другой разговор. Мать вообще позитивно относилась к тому, что я нравлюсь парням, а в недавнем прошлом я даже показывала ей записочки с дурацкими виршами типа:

И она ничего, улыбалась, была довольна и горда.

В десятом классе на выходные незадолго до летних каникул наша классная запланировала тур в Карелию, были там и Кижи, и водопад, и веревочный парк, и дискотека. Хотя народ у нас в гимназии пресыщенный и много где побывавший, программа всем понравилась, и поездку ждали с нетерпением. Вот тогда я решилась на открытый бунт: ни слова не сказав матери, оплатила дорогу и гостиницу из своих накоплений, потихоньку уложила вещи в рюкзак, который обычно таскаю на занятия. В девять утра в пятницу мы загрузились в автобус, с хохотом по любому поводу и болтовней почти не заметили шести часов пути. Потом было заселение в гостиницу, прогулка по городу, и я, помню, от души наслаждалась ощущением свободы и собственной непокорности.

Правда, с приближением вечера тревога начала меня покусывать изнутри, сначала совсем легонько, но с каждой минутой все болезненней. За ужином в кафе я решила, что сейчас самое время позвонить матери и поставить ее перед фактом, пока она сама не начала обзванивать моих подруг и учителей. Я отошла в пустующий банкетный зал, моя лучшая подруга Лина Ким, верная Кимка, заметив мой бледный вид, отправилась следом и в знак поддержки крепко держала за свободную руку. Мать ответила моментально, наверняка уже начала задумываться, где меня носит. А я очень старалась говорить по-взрослому, спокойно и уверенно:

– Мам, привет! Извини, я тебе не сказала, но у нас тут экскурсия на три дня… В общем, я сейчас в Петрозаводске с классом. Оплатила сама, об этом можешь не беспокоиться. – Я постаралась подпустить в эту реплику побольше яда, хотя прекрасно знала, что дело не в деньгах.

Ответом мне был сброс звонка.

– Ну что? – тревожно заглянула мне в лицо Кимка.

– А ничего. Отключилась. Я примерно такого и ждала.

– Ой!

– Ерунда, – поморщилась я. – Сделать-то она все равно ничего не сможет. А если разок смирится, то больше не станет меня доставать.

Как же я заблуждалась насчет собственной родительницы!

Мы наперегонки вернулись в зал, где все наши сидели за длинным столом и официантки в смешных одежках уже расставляли тарелки, и там я немедленно поймала пугающе-задумчивый взгляд нашей классной Елены Станиславовны. Она разговаривала по телефону, прикрывая ладонью трубку, густые темные брови уползли к самым корням волос, – и земля ушла у меня из-под ног. Я сразу смекнула, с кем она говорит.

Нет, классная ничего за ужином не сказала и на меня больше не глядела, только улыбалась и нахваливала наш аппетит. Лишь по пути в гостиницу словно мимоходом уточнила, в каком мы с Кимкой номере. Мне стало казаться, что гроза миновала, возможно, классная нашла управу на мою мать, уговорила или даже пристыдила ее.

Ближе к полуночи, когда, по нашим прикидкам, Елена Станиславовна видела уже десятый сон, мы – все двадцать человек – забились в один из номеров и спорили о том, в какую игру поиграть, или, может, вообще совершить ночную вылазку в город. Я после пережитой нервотрепки за спором не следила, клевала носом, и внимательная Кимка уже несколько раз взглядом предлагала мне пойти спать в наш номер, но нельзя же было так глупо упустить первую ночь своей свободы.

Здесь было две кровати у противоположных стен, на них теснились девчонки, а парни расположились кто на подоконнике, кто на тумбах, некоторые уселись на плетеные прикроватные коврики – это те, кто любил держаться поближе к девочкам. Рядом со мной устроился Валерка Соев, нахально положил мне на колени свою крупную голову с черными густыми кудрями, глянул, ухмыляясь, в лицо: типа не возражаешь? Я сделала вид, что слишком увлечена общим спором и вроде как его в упор не замечаю.

Сашка Дятлов появился в номере позднее всех, уж не знаю, где шлялся, но его вечно растрепанные волосы почему-то были влажными, а лицо порозовевшим, словно он долго плескал на него ледяной водой. Покосился на нас с Валеркой и оседлал свободную тумбочку напротив. Мотнул головой, отвечая на чей-то вопрос, и волосы упали ему на глаза, завесили лицо аж до носа. Ну и как теперь поймешь, наблюдает он за мной или нет? Захохотав над чьей-то недослушанной шуткой, я вроде как машинально запустила пальцы в Валеркины кудри, Соев тут же изобразил нечто вроде мурлыканья и стал тереться ухом о мои колени. Именно в этот момент Дятлов со смаком зевнул, сложил руки на груди и откинул голову на стену. Я аж зубы стиснула от злости – раз так хочет спать, ну и шел бы к себе в номер, а еще через мгновение сообразила, что это как раз и есть его номер, их с Вилли Мажейкасом, если точнее. Вилли сейчас сидел на подоконнике и держал за обе руки мою Кимку, эта парочка традиционно не отрывала глаз друг от дружки и ни на что больше не реагировала. Почему-то мне сделалось скучно и тошно.