Я выложил кусок вяленой оленины, чай, сахар, лепешку.

— Это все? — Мишка замотал головой. — Свежего мяса и рыбы не мог прихватить?

— И за это скажи спасибо. Да и ружье у нас есть.

Мы отрезали по куску оленины и принялись жевать. Вообще-то вяленое мясо надо варить и довольно долго, но единственная посудина занята чаем. Ничего, и так сжуем. Очень неудобно было собираться в присутствии Камчеыргина, вот и сунул в рюкзак, что под руку попало.

— Бычий хвост! — сказал Мишка, ворочая челюстями. — Я читал, один тип в Австралии на пари слопал собственную машину за три года. Только масло из картера слил… Эх, гульнем по приезде! В «Метрополь» сразу…

— Не, сначала в баню, — возразил я.

— Брось, у меня ванна.

— В баню хочу. В «Сандуны». Имею право на прихоть?

— Ладно, — великодушно согласился Мишка. — Потом в «Метрополь». Ананасы будем есть, бананы и персики. А потом в Лужники, на шайбу. Каково?

— Не верится, Миш. — Я зажмурился.

— Эх, одичал ты тут совсем, — покачал головой Мишка. — Состоится, все состоится… Вот увидишь…

В ушах что-то тихонько щелкнуло, и сразу поплыло ровное жужжание.

— Вертолет! — Я поднял голову.

Интересно: у меня в ушах всегда раздавался щелчок, если тундровую тишину нарушал посторонний звук.

Вертолет летел вдоль долины, с верховьев реки, откуда мы плыли. Хрупкая стрекоза верещала высоко в небе.

— Ох ты! — Мишка запрыгал на поляне. — Четыре дня экономии!

Я не успел опомниться, как он схватил нож и, одним взмахом отполосовав от сапога кусок подвернутого раструба, швырнул его в угли. Резина захрустела, потянул жирный дым.

— Давай сюда! — закричал Мишка, размахивая руками.

Вертолет медленно пролетел над нами и растаял в белесом солнечном свете.

— Пижоны! — Мишка шлепнулся на песок. — Мужская северная дружба! Все для человека! Да если я…

— Успокойся, — смеясь, сказал я. — Разве с такой высоты заметишь? Специально искать будут и то… А они своим курсом идут, вниз смотреть некогда. Сентябрь — геологов вывозят.

— А мы, значит…

— Да брось, сами дотопаем.

Каменные осыпи постепенно стали раздвигаться и часа через три распахнулись далеко в стороны. Река вырвалась в широкую долину, разделилась на два рукава, потом еще — и пошла дробиться по бесчисленным рукавчикам.

Впереди в синих дымах плавала двухголовая вершина высоченной сопки. Ровная тундра уходила на запад: рыжие осенние просторы, окаймленные по сторонам зыбкими грядами гор.

Берега проток густо поросли ольхой, серебрившейся в солнечных лучах, местами краснели заросли полярной березки, галечные косы оторачивали заросли кошачьей лапки и сон-травы. Кое-где торчали пожухлые букетики незабудок, по террасам пышно лежали мхи, пронизанные серебряными нитями ягеля.

— Смотри, как за сопкой блестит небо, — сказал Мишка.

— Море отсвечивает, — кивнул я. — У той горы как раз половина дороги.

Острова среди проток кишели зайцами. Молодые беляки таращили глаза чуть ли не под каждым кустом. Я прямо из лодки застрелил одного на ужин.

А река все бежала в пестрых берегах. Мимо плыли бесконечной чередой косы, галечные террасы. Вода растекалась по протокам и опять соединялась в одном русле, кружила, уводила в стороны и возвращала назад. Казалось, конца не будет этому лабиринту и мы топчемся на одном месте. Но очертания двухголовой горы прояснялись, становились резче, темнели, и она постепенно увеличивалась, закрывая нижнюю часть долины.

— Олени! — вдруг крикнул Мишка. — Вон, на правом берегу…

Стадо паслось в вытянутой, заросшей травой ложбине. Рядом кучкой резвился молодняк. Всего голов семьдесят. Я посмотрел кругом — признаков большого стада нет. Да и откуда ему тут быть — район нашей бригады.

— Приличный откол, — сказал Мишка. — А вон на бугре, смотри, какой здоровенный.

— Бык. — Я пригляделся. — Дикий.

— Ну и рожищи! — Мишка закрутил головой.

— Теперь они сюда набегут, гон вот-вот начнется, — сказал я. — Весь откол растащат, тут одни важенки с молодняком. Наши. Выходит, не всех собрали.

— Это что же, мы голов пятьсот тогда потеряли?

— Значит, так… Давай пристанем.

— Зачем? — удивился Мишка.

— Посмотрим. Может, что-нибудь сделаем… Шуганем в сторону бригады, потихоньку дойдут, а там наши увидят.

— Да ничем мы тут не поможем. И провались они пропадом! Нам плыть надо.

Даже не догадывается бригадир. А может быть, обнаружит нехватку? Наверняка обнаружит, он чуть не всех оленей в «лицо» знает. Но пока обнаружит, пока найдет…

— Горит премия бригады, — сказал я.

— С нас-то не успеют ничего высчитать, — подмигнул Мишка. — Только молчи в колхозе насчет откола да расписывай, как вкалывали до волдырей на пятках. А Камчеыргину записку можно отправить с вертолетчиками. Найдет, если не убегут.

— Корма тут хорошие, — сказал я. — Но вот дикари…

Бык смотрел на нас, пока лодка не ушла за поворот. Интересно: дикие олени совершенно не боятся человека, пока он в лодке, на воде. Но стоит выпрыгнуть на берег — поминай, как звали!

Над головами, сделав широкий круг, повисла чайка. Минут через пять собралась целая стая. Птицы суматошно галдели.

— Чего они разорались? И так нервная система растерзана! — Мишка схватил ружье и пальнул в небо. — Кыш, дармоеды!

Раз орут — какая-то опасность. Я огляделся. Что это? Навстречу нам с низовьев реки двигалась блестящая белая стена.

— Приехали, — показал я рукой.

— Чертова карусель! — Мишка швырнул за борт пустую гильзу. — Надо же — климат: жара, снег — все в одну кучу. Но мы прорвемся!

— Веселое занятие — валяться с воспалением на усадьбе, — возразил я. — Да и поспать надо — вторые сутки на ногах.

— Избави бог! — испугался Мишка. — Уговорил. Причаливай.

Белая завеса проглотила двухголовую гору целиком, размахнулась во всю ширь долины, спиральными языками росла вверх. В недрах ее родился тягучий, однотонный гул.

Все-таки мы успели выпотрошить и, насадив на палку, обжарить зайца. Я жарил, Мишка привязывал к кустам палатку. Банка с чаем закипела, когда вокруг стало темнеть. Резко рванул ветер.

Я глянул вверх и замер. Перед белой стеной без звука, сухим осенним листом несся вертолет.

— Смотри! — крикнул я Мишке.

Мы стояли, задрав головы, наблюдая, как машина на сумасшедшей скорости спасалась от разбушевавшейся стихии.

— Садиться им надо, — сказал Мишка. — Пропадут… Но драпают хорошо, черти! Асы!

Вертолет боком ушел от длинного снежного языка и пропал: нас накрыла мокрая холодная пелена. В кустах поползли клочья тумана, сыпанул заряд из дождя и ледяной крупы. Прихватив зайца и чай, мы шмыгнули в палатку и наглухо задраили вход. Пока устраивались внутри, о брезент зашуршал снег, свистнула поземка.

Началось…

— Нет, «Метрополь» после такой свистопляски — мелко, — заявил Мишка. — Мы лучше уж сразу врежем на юг. Сейчас самое время. Представляешь: теплые зеленые волны и разноцветный пляж. Весь от купальников переливается. Всякие там девочки — рыжие, черные, блондиночки. Тоненькие — вроде муравьев,