потолще — пчелками… Солнце в полнеба, жарит всю эту кучу насквозь. А они не прячутся, они млеют. Между ними с обалдевшими глазами местный народ шатается: «Вах-вах-вах, це-це-це». А мы с тобой идем четким пунктиром. Ноги длинные, в загаре, зеркальные очки на полморды. И они начинают смотреть. А если дама захочет, она любого мужика взглядом на колени поставит. Отчего — не знаю, но это точно.

— Оттого, что потенциально они все королевы, — объяснил я. — Наследственное это у них, от Евы. Вот мужик, он от обезьяны произошел. Ну, он и есть мужик. А женщина, она… это…

— Точно, — перебил Мишка. — Я об этом хорошенько не подумал… — Он обмахнул раскрасневшееся лицо рукавом ватника. — Ну, мы идем, значит, и образуется сзади шепоток…

Мишка неожиданно замолчал и понюхал рукав телогрейки.

— Ну-ну, — подбодрил я.

Но он все молчал и смотрел на рукав, а потом покачал головой:

— Надо же, все старые запахи дым от костров съел…

— Какие — старые? — Я удивился.

— Всякие, — неопределенно ответил Мишка. — Давай спать.

Расстроился. Видно, вспомнил что-то из прежней жизни. Любовь, может, какую неудачную. Мало ли что у человека произошло за двадцать пять лет жизни…

Палатка тряслась мелкой дрожью. Свист и грохот стояли такие, словно вся долина провалилась в пропасть и летит куда-то сквозь землю…

Да, сейчас бы на верхний полок. Оттуда в бассейн, потом опять наверх. «Поддай!» Веник в руки и пош-е-ел!

Я даже застонал, физически ощутив обжигающие удары.

А потом в простыню завернешься, сидишь весь сдобный, легкость невероятная. На пивной кружке пузыри лопаются. «Воблочки не желаете?» — дышит сосед. Благость у него на лице райская… До-о-брые все в эти минуты.

Эх, скорей бы на центральную усадьбу! Там вертолеты два раза в неделю, прямо в поселковый аэропорт. Хорошо, не надо в райцентр заезжать. Увидят знакомые, пойдут расспросы: откуда, да куда, да почему?.. Ну и что — комсомольская путевка? Мало с путевками уезжают? Конечно, приятно: в твою честь торжественное собрание, все говорят, какой ты хороший, какую специальность трудную выбрал. По плечам хлопают, восторг, улыбки. Фотография в газете… Мишке удобней, он человек вольный: сам приехал, сам уехал… А мне вот… оленевод… Как пить дать разбредется откол по тундре. Приедут председатель и зоотехники, пересчитают: «Как же так, бригадир? Где олени? Обязательство брали… Прохлаждались?»

Да-а-а, прохлаждались… Особенно в тот гололед. Неделями лазили по всем маршрутам, искали пастбища. Камчеыргин, кажется, вообще не спал. Не успеешь сунуться в снег головой, уже тянет за ногу: «Вставай, Толька, идти пора…» Хоть бы одного оленя потеряли! И никто не знает, во что нам это обошлось… Эх, кто теперь оценит?.. Пойдет из-за этого несчастного откола все насмарку… А может, выкрутится Камчеыргин? Бригадир опытный, конечно, заметит пропажу. И найдет.

Больше суток ревела пурга. Мы успели выспаться, доесть зайца и опять уснуть. Холодновато было немного, но спалось под вой ветра отлично.

Я проснулся первым. Стояла тишина, брезент палатки горел желтым светом. Зверски хотелось есть. Что один молодой заяц на двоих в сутки?

— Подъем! — скомандовал я.

Мишка сел, вытаращил глаза и выполз наружу. Я следом.

Видно, пурга кончилась часа два назад: солнце успело растопить весь снег. Только кое-где в кустах остался.

— Теплынь! — Мишка пощупал мокрый песок. — Вот какая петрушка получается, когда скрещивают Северный полюс с экватором… А ты знаешь, я лопать хочу. Прямо до невозможности. У тебя кусок этой вяленой резины остался, дай!

— Рыбы наловить бы, да блесны нет. Слушай, я обегу окрестности с ружьишком, а? Моментом.

— А леска есть?

— Есть кусочек в рюкзаке, да толку-то без блесны и крючка!

— Ну, беги, только недолго.

Я взял ружье, пару зарядов и пошел вдоль протоки. Река взбухла, вода пожелтела. Волны прыгали друг на друга, бросая в воздух грязные шапки пены.

Стоянка наша оказалась на небольшом островке. Я излазил все кусты, осмотрел косы — пусто.

Мишка сидел у костра. Огонь весело плясал по сучьям плавника, сворачивая в кольца лохматые обрывки коры.

— Шаром покати, — сказал я. — Все по закону бутерброда.

— Я как чувствовал. — Мишка протянул мне раскрытую ладонь. На ней лежала маленькая блесна, как раз на хариуса.

— Ничего себе! — Я взял блесну. — Где достал?

— Дядя подарил, — буркнул Мишка, поднимая с песка ту самую «копилку». Коробка зазвякала, и Мишка сунул ее в рюкзак.

— Сам, что ли, сделал?

— Я ж говорю — дядя. — Он отвернулся. — Чего уставился, лови завтрак.

Блесна была сделана по всем правилам, из кусочка латуни. Выемка залита оловом, с одной стороны из него торчала игла, отожженная и загнутая крючком, на другой — крохотное ушко.

— Живем, дядя! — Я разыскал обрывок лески, распутал, привязал один конец к палке, на второй нацепил блесну, сложил леску у ног кольцами и, раскрутив блесну, швырнул в волны. Она сверкнула, прыгая над гребнями, тут же к ней метнулось узкое фиолетовое тело с черно-бордовым плавником, леска дернулась, натянулась струной.

— Сидит! — закричал Мишка.

— Спокойно. — Я быстро вывел хариуса к берегу и рывком бросил на песок. Он мелко-мелко задрожал, растопырил плавники, глотнул воздуха и заплясал, свиваясь кольцом.

— Вот и уха! — Мишка схватил рыбину.

Я тут же выкинул на берег вторую.

— А ну, дай попробовать! — загорелся Мишка.

— Вали.

Он бросал минут десять, и все бесполезно.

— Не так крутишь, не в тот момент отпускаешь леску. — Я попытался научить, но ничего не получилось. Блесна летела недалеко, камнем шлепалась в воду.

— Таланта нету, — вздохнул Мишка, азарт в его глазах погас.

По высокой воде мы лихо полетели вперед. За двухголовой горой вплотную к правому берегу тянулись длинной вереницей низкие холмы.

— За этими холмами поворот направо, — сказал я Мишке. — А там с любой горки в ясную погоду усадьбу видно.

— Загибаешь, — недоверчиво прищурился Мишка.

— Сам в прошлом году смотрел. Весь поселок, как горстка спичечных коробков, а за ними море. Синее.

— Посмотрим, посмотрим, что там за море. — Он все еще не верил. Помолчал, а потом неожиданно спросил:

— Ты дома чем занимался?

Совсем я не ожидал такого вопроса. А действительно, чем я занимался дома? Учился в школе, родительские хлеба ел. Собирался после школы в какой-нибудь институт поступить, а тут повестка из военкомата. Вот и все. Эдакая распланированная без моего непосредственного участия жизнь.

— Образование получал, — сказал я Мишке. — А потом служил в десантных. Потом оленеводом…

— Жидкая биография, — вздохнул Мишка. — В Москве с парашютом не попрыгаешь, оленей тоже нет, кроме как в «Фиалке», в Сокольниках, в виде отбивной. Да в кино показывают, в «Клубе кинопутешествий». Выходит, городской специальности нет?

— Выходит.

— Ну, не горюй. После всех наших турне