вместе замахали руками. Потом Мишка раздвинул их и полез головой в дизельные дебри. Еще один «специалист» выискался! Размотает по винтикам, никакой механик не соберет… Да пусть копается, все равно время некуда девать. И трактор, видно, в таком состоянии, что ремонтировать там нечего. Списать осталось…

— Все хандришь? — спросил Андрей. Он незаметно вошел в комнату, выгнул несколько раз спину, развалился на кровати. — Ух, затекли руки-ноги за этой писаниной… Наблюдения скоро снимать… Значит, точно решил ехать?

— Вроде бы.

— Смотри, твое дело. Я тоже пару раз собирался вначале. Но покуришь ночь, пошагаешь по комнате — и точка. Работа, работа, Толя. Нет в наше время ничего серьезнее работы. По ней человек и меряется… А тут тебя и еще нескольких пастухов ценными подарками наградили…

— Да на что мне подарки!

— Я о другом. Я о смысле… Вопрос о твоем принятии в колхоз подняли на правлении. Но Семен Иванович сказал: «Подождем. Пусть человек в отпуск съездит, не только трудом, но и благами нашими попользуется. Вернется, тогда сам первый проголосую…» Мудрый у нас председатель, Толя… Такие вот дела… Ну, я на площадку, наблюдения снимать.

За окном полетели лохматые снежинки. Ачар вылез из-под кровати, поставил лапы на подоконник.

— Чего тебе, пес?

Он весело гавкнул и помахал хвостом.

— Снег там? Да, снег. Скоро совсем ляжет. Сполохи загорятся. Так, что ли? Время на зимние пастбища кочевать… Ну, иди, иди…

Да, скоро зима. В одно прекрасное утро старая Пепенеут выйдет из яранги, закурит сигарету и, посмотрев на сверкающие под солнцем сопки и посиневшие распадки, негромко скажет:

— Скучно стало…

Эти слова набатом всколыхнут стойбище. Поднимется суматоха. Женщины начнут собирать и упаковывать яранги, дети-дошкольники прятать летние игрушки и помогать взрослым. Смех, шутки, радостный визг собак…

В прошлом году этот день у меня был свободен от дежурства в стаде и я помогал Неанкай: Пепенеут слишком стара. Неанкай легко скользила от одного узла к другому, смеялась и пела, и все у нее в руках сверкало.

Дорога! Кто живет без дороги? Солнце всегда в пути, летит ветер, приходит и уходит луна… Да, дорога. Мир из звезд, ветра и снега. Короткий привал с крохотным огоньком под чайником, и снова шелест неумолимой и бесконечной дороги. Монотонный хрип — дыхание стада. Фиолетовые клубы туманов. Звезды — глаза Неанкай… Улыбка мудрой Пепенеут…

Когда приходила весна, Пепенеут целыми днями просиживала у входа в ярангу. Кричали журавли, куропатки, парами метались гуси. Кругом бежала и шумела весенняя, необыкновенной тундровой чистоты вода. Солнце каталось по небу круглые сутки. В стаде по всей тундре торчали на резиновых ножках оленята, таращили карие глаза, изумлялись миру. Кругом гремел потоп из любви, света и новой жизни.

Пепенеут курила сигареты, вставляя их в мундштук из стреляной винтовочной гильзы.

— Мир входящему, — шутил я, возвращаясь из стада.

Морщины на ее лице собирались в складки.

— Весна — совсем хорошо, — шептала Пепенеут. — Начинается новый круг.

Я смеялся, и удивительное чувство начала жизни переполняло сердце. Оно мешалось с потопом обнаженной красоты тундры, рождая бескорыстное и оттого безмерное в своих глубинах счастье…

Кому скажет следующей весной Пепенеут: «Начинается новый круг»? В чьи глаза робко глянет Неанкай?

За окном фыркнуло и раздалось ритмичное пыхтение. Я повернулся.

Мишка сидел в кабине трактора и двигал рычагами, а из выхлопной трубы выскакивали кольца голубого дыма. Парни стояли вокруг, завороженно глядя на открытый дизель. Трактор покряхтел минуту и, лязгнув траками, двинулся с места. Парни двинулись следом. Медленно отъехав метров триста, Мишка развернулся и лихо понесся к гаражу. Ну и ну! Неужели это он наладил? Кто бы мог подумать?

Я взял шапку и пошел на улицу. Ачар тенью скользнул вперед. Мишка уже заглушил дизель и, свесив из кабины ноги, с довольным видом вытирал блестящие от масла руки прямо о бока телогрейки. Парни почтительно стояли перед ним и наблюдали эту процедуру, завершившую ремонтную эпопею.

— Вот история, — сказал мне Мишка. — Говорят, был тут в колхозе один механик, да удрал летом на прииск: зарплата не приглянулась.

— Да он вовсе никудышный был, вроде туриста, — сказал один из парней.

— Слышь, мастер, — сказал второй. — Ты б глянул дизель на дорке: голец прет, за ним селедка с муксуном будут, а мы без посудины…

Из тундры, с верховьев реки, застрекотал вертолет, лег в широкий круг над поселком. Мы задрали головы и смотрели, как он, завалившись набок, стремительно шел вниз.

— А в чем дело? — сказал Мишка. — Можно и глянуть.

Вертолет сел, парни утащили куда-то Мишку, а мы с Ачаром медленно побрели по улице.

— Нашелся хозяин? — громко сказал кто-то за спиной. — Вот и порядок!

Я повернулся. А-а-а, пилоты…

— Твоя собачка? — спросил один.

— Да.

— Мы, понимаешь, специально подсели в бригаду, олени тут недалеко гуляют, а пастухов не видно. Откол, значит. Решили оповестить. Бригадир котомку на плечи — и с нами: высадили его возле откола. Оказалось, не ошиблись: их олени…

Вот и решилось с отколом. Камчеыргин, конечно, сам пошел. И чудесно, полный, значит, порядок. А то разнюнился: как они там, кому скажут, в чьи глаза посмотрят. Незаменимая личность! Работают они! Некогда им решать задачи с иксами из наших переживаний, хватает забот без этого.

— А когда улетали, — продолжал пилот, — дивчина подходит, говорит, возьмите собачку в поселок, хозяин пропал, пусть ищет…

— Что? — Показалось, я ослышался. — Какая дивчина?

— Стройная такая, глазастая. Хозяин, говорит, пропал…

— Спасибо, ребята. Спасибо вам большое.

— Да не за что. Нашелся, и порядок.

— Да не пропадал я! — Мне вдруг стало весело. — В общем, спасибо.

Вот так Неанкай! И как я мог подумать… «Выгнала…» Ха!

— Что же ты, собачина, до сих пор молчала? — строго спросил я. — Эдакой сиротой явилась: «Пожалейте, бедную!» Эх, ты…

Мы долго бродили за поселком среди крохотных озерков в мшистых оранжевых берегах.

Вот и попался я при попытке к бегству… Нет, не получится из меня напарник Мишкиному другу детства…

Мы вышли к реке. Мишка копался в дизеле на мотодоре, я сел на плавниковое бревно. Он увидел, выпрыгнул на гальку и опустился рядом, вытирая руки опять о телогрейку.

За сверкающей водой фиолетовой ниткой тянулся противоположный берег, а далеко за ним обрисовывались голубые горы с белыми пятнами снега на вершинах.

— Я ведь с шестнадцати лет работаю и все по гаражам, — сказал Мишка. — И тут на автобазе вкалывал, в райцентре. Да вот весной с серпантина грохнулся на ЗИЛе… Повезло — кабина каким-то чудом отлетела, машина вниз, а там метров семьсот… Очнулся, кабина на самом краешке обрыва, и камни под ней поскрипывают,